— Ты где? Как? Но ведь мы договаривались… Вот, значит, как… Игнат, не слушай ее! Ты в своем уме? Нет! Ни за что! Да пошел ты, нюня!!!
Последняя фраза была брошена уже в гудящую сигналом отбоя трубку. Невидящим взглядом Галина смотрела в пространство перед собой. Не решаясь напомнить о себе, я тихо сидела на краю скамейки. Блуждающий взгляд Галины уперся в меня. Некоторое время она рассматривала меня, как некое диковинное насекомое, неизвестно откуда взявшееся в наших широтах. Потом, узнав, спросила:
— Который час?
Хоть я и удивилась вопросу, но вида не подала. Взглянув на часы, я ахнула:
— Ого, почти три уже. Вот время как бежит!
На мое замечание Галина не ответила. Глаза ее, не мигая, смотрели на меня. Постепенно в них стала возвращаться жизнь, а вместе с ней пришло чувство гнева.
— Ты спрашивала, где можно Игнашу застать? — переспросила она. — Так я тебе скажу. Он сейчас в одном уютном местечке под названием «Тритон». Это кальянная. Правда, сам Игнаша кальяном не балуется, но посидеть в подобных заведениях любит. Втайне от мамочки, естественно. И если ты хочешь застать его живым, тебе следует поторопиться, потому что как только я приду в себя, я поеду туда и убью его!
Выкрикнув угрозу, Галина упала на спинку скамейки и зарыдала. Я прижала девушку к себе, пытаясь успокоить. Как только рыдания немного стихли, я спросила:
— Что произошло, можешь объяснить?
— Он меня предал. Этот подонок меня предал. Заявил, что, если я не избавлюсь от ребенка, мама ни за что не позволит нам пожениться. А вот если ребенка не станет, то она готова сыграть свадьбу хоть через неделю. Наивное дитя, думает, я поверю в искренность намерений его мамаши!
— Давай я тебя к бабушке отведу. В таком состоянии не следует оставаться одной и тем более за руль садиться. Посидишь у нее, успокоишься, обдумаешь все как следует. А уж потом будешь решения принимать, хорошо?
Галина безропотно подчинилась. Я довела ее до дверей кабинета дамы с буклями и на прощание сказала:
— Я там бабушке твоей историю наплела, так ты не верь. Это все неправда.
Галина кивнула, и я ушла.
Пора было отправляться в кальянную. Неизвестно, сколько времени пробудет там Игнаша, а мне во что бы то ни стало нужно его застать. Иначе все мои труды по обработке бабули и внучки пропадут даром. Личность пасынка Анатолия Крутцова становилась все интересней. Безвольный, слабохарактерный восемнадцатилетний парнишка вполне мог подойти на роль случайного вора. Тем более я уже знала, насколько быстро он может менять свои решения.
Глава 7
Только я села в машину, позвонила Ленка. Захлебываясь от наплыва эмоций, она принялась рассказывать:
— Слушай, тут у нас такое творится! Я тебе все расскажу, только не перебивай. А то у меня от нетерпения аж язык чешется. Ну, слушай. Пришла я к восьми, как обычно. Дверь мне открыл Анатолий. Смотрю, он сам не свой. Обычно всегда вежливый, корректный, а тут сердитый какой-то. Буркнул приветствие и в гостевой спальне скрылся. Ну, думаю, с Элеонорой поцапались. Говорю себе, не твое, Ленка, дело. Милые бранятся — только тешатся. Пошла на кухню. У них от ужина всегда посуда немытая остается. Представляешь, машину посудомоечную имеют, а посуда всегда в раковине копится. Элеонора у нас неженка, сама ни за что порядок наводить не станет. Я повседневными делами занялась. Хожу по кухне, песенку под нос мурлычу.
Тут Элеонора из спальни выползает. Танька, ты б ее видела! В гроб краше кладут. Вся зеленая, под глазами коричневые круги, лицо заплаканное. Все, думаю, дал ей ее Анатоль от ворот поворот. Плакала теперь моя работа. Она в кухню вползла, полезла в холодильник. Вытащила оттуда палку колбасы и давай наворачивать. Прямо от палки откусывает и глотает, не прожевывая. Я ей говорю, давайте я вам колбаску-то нарежу. Чего ж без хлеба-то едите. Или котлеток вам нажарю. Повар ваш такой фарш чудесный оставил. А она как зыркнет на меня, как заорет: «Не смей мне про фарш говорить! Никогда, слышишь!» Слышу, говорю, слышу. Вы не волнуйтесь так. А сама бочком, бочком и к Анатолию.
Он на меня смотрит и спрашивает: «Чего надо?» Грубо так, я аж растерялась. Ну, думаю, оба с катушек съехали. Беги, Ленка, пока они тебя тут не кокнули. Видно, у меня эти мысли на лице написаны были, так как Анатолий вдруг улыбнулся и говорит, извини, мол, погорячился я малость. Только причина этому есть. Уважительная. Я ответила, что ничего страшного. Я уж привыкла, что Элеонора всегда орет. И язык прикусила. Ляпнула, не подумав, стою, жду, как он отреагирует. А он вдруг рассмеялся. Ничего, говорит, все правильно. Я вот тоже привык, что Элеонора на всех орет. Тогда я и от него выскользнула. Осторожненько так, чтобы не волновать его.
Пошла в гладилку. Там дверь металлическая и на замок изнутри запирается. На случай пожара. Ну, думаю, пожар-то еще когда будет, а я в случае чего запрусь тут, пусть друг друга убивают. Часа три-четыре просидела. Потом пить захотела, сил нет терпеть. Ну, думаю, рискну. Если они все еще в неадеквате, сумку возьму и слиняю по-тихому. На фиг надо на сумасшедших работать.
Вышла, крадусь по коридору. Слышу, в гостиной голоса. Подобралась на цыпочках, смотрю, Анатолий сидит на диване, Элеонору приобнял. А она плачет, заливается. И что-то шепчет не останавливаясь. Я еще чуть-чуть поближе подкралась и слушать стала. Элеонора говорит:
— Я ведь для тебя старалась. Думала, ты ругаться станешь. Кто ж знал, что так выйдет?
А он ей в ответ:
— Глупая ты у меня, Люсенька. Как дитя малое. Разве ж так люди поступают? Скотину дворовую и ту жалко, а тут единственная кровиночка.
Я не сразу поняла, о ком это они. Слушаю дальше. Элеонора в мужнин платок высморкалась и спрашивает:
— Как же быть теперь, Толь?
Я чуть на пол не рухнула. Сколько у них работаю, сколько сплетен про них знаю, а о том, что они могут друг друга нормальными, человеческими именами называть, и не догадывалась. Да, думаю, видно, дело и правда серьезное, раз до «Люсь» и «Толь» дошло. Анатолий, правда, принял это как должное.
— Поедем к нему, — говорит. — Навестим, узнаем, чем помочь можно. А после к себе позовем. Дом у нас большой. Наймем сиделку.
Странно, думаю, кому в семействе Крутцовых сиделка понадобилась. А Элеонора повеселела, на ноги вскочила. И заявляет:
— Сейчас Елену крикну, пусть сумки собирает.
Я задним ходом в сторону гладилки! Не хватало, думаю, чтобы они застукали, что я их подслушивала. Ну, ушла я, дверью хлопнула, будто только что из комнаты вышла. Элеонора уж мне навстречу спешит.
— Иди, — говорит, — сумку в больницу собирай. Пижаму положи, мыло, пасту зубную. И поесть собери. Все, что найдешь.
— Мужу вашему снова плохо? — прикинулась я, будто не понимаю, что речь не об Анатолии идет.
А она мне:
— Вещи нужны моему брату. С ним несчастье произошло. Хулиганы побили. Мы с Анатолием к нему сейчас поедем. А вы, Елена, комнату гостевую в порядок приведите. Чтобы к нашему приезду там все блестело, как в операционной. И пока брата не выпишут, прошу поддерживать ее в таком состоянии.
