– Да ты что, с ума сошла? Убери сейчас же!
– На развитие отделения…
– Разовьем как-нибудь и без тебя. Ты ж бюджетница, какой с тебя спрос.
Никогда прежде Катя не встречала такого доброго и внимательного человека, и ей было мучительно стыдно, что она могла думать о нем плохо. Как она ошибалась в нем, да и в Светлане Эдуардовне тоже!
Глава 2
На следующий день Кате пришлось признать очевидный факт: она до смерти влюбилась в Яна Александровича, и с этим уже ничего нельзя сделать. Ей было больно смотреть на него – как на солнце, но когда солнца не было рядом, все погружалось во мрак. Колдунов заходил в палату – и Катя сразу отворачивалась, чтобы он не заметил, как она краснеет и как у нее дрожат руки…
С утра она полчаса протосковала перед перевязочным кабинетом, оттягивая минуту, когда он посмотрит на нее своими ласковыми – как она могла считать их похотливыми?! – глазами и скажет: «Не бойся, детка». Ей казалось, что она разрыдается от счастья, услышав эти слова.
Пока она собиралась с духом, заведующий ушел оперировать, и Кате сделала перевязку Клавдия Ивановна. Действуя быстро и аккуратно, она вытащила из Катиной ноги какие-то штуки, заново забинтовала и сказала, что, если у Кати не будет сильных болей и температуры, до понедельника можно ногу не трогать.
Ранение не отразилось на Катиных возможностях сиделки, она по-прежнему обслуживала всю палату. Около часа дня пришли Светины дочки, она позанималась с ними и нашла способности вполне удовлетворительными.
– Вообще, Светлана Эдуардовна, отсутствие слуха – это аргумент родителей, которые не хотят заниматься своим ребенком, – говорила она, королевой рассевшись в ординаторской и вытянув раненую ногу на диване. Докторша смотрела на нее с обожанием и каждую минуту подливала кофе. – Детей, которые по своим природным данным не могут заниматься музыкой, крайне мало. Значительно меньше, чем гениев и вундеркиндов. Занятия музыкой очень полезны, они развивают ум и память гораздо лучше, чем, скажем, математика или литература. Больше скажу, музыкальные занятия повышают математические способности. Кроме того, они воспитывают трудолюбие, упорство и терпение, то есть формируют личность. Ваши девочки, конечно, не Моцарты, но, думаю, учеба в той школе, о которой я говорила, будет им по силам. Если вы разрешите мне воспользоваться телефоном, я сейчас позвоню своему начальнику, и он все устроит.
– Сколько я должна?
– Разумеется, нисколько!
Катя позвонила Петру Петровичу, сообщила ему последние новости о состоянии Маргариты Матвеевны и попросила определить девочек в спецшколу.
– Как вы там, Катенька? Наверное, хотите отдохнуть? Прислать вам замену на ночь?
– Нет, спасибо. – Катя с удивлением сообразила, что и не подумала о возможности на какое-то время уйти домой.
Она ни на секунду не хотела отлучаться из больницы, не хотела лишать себя даже мимолетной встречи с Колдуновым. Видеть его уже было счастьем.
Ян Александрович приветливо улыбался ей при встрече. Каждое утро, зайдя в палату с обходом, он осведомлялся о Катином самочувствии и температуре. Потом нагибался и щупал ее голень, как хозяйки щупают фрукты, прежде чем купить.
– Кажется, все идет неплохо, – говорил он и Кате, и Маргарите Матвеевне.
Старушка действительно поправлялась. Через три дня после операции она уже ходила по палате, а на пятый день отважилась выглянуть в коридор.
Конечно, Катя радовалась, что Маргарита в порядке. С другой стороны, это значило, что ее скоро выпишут. Еще какие-нибудь десять дней – и все. И Катя больше никогда не увидит Яна Александровича. Между тем она чувствовала, что расстаться с ним навсегда – все равно что умереть. Не нужно ей взаимности, но видеть его, восхищаться им, просто разговаривать ей так же необходимо, как дышать!
Катя пыталась погасить свои бурные чувства, ревностно исполняя обязанности санитарки и сиделки. Кроме всего прочего, она надеялась, что Ян Александрович увидит, какая она старательная, и хоть немного полюбит ее за это.
За эту неделю Катя пережила, кажется, все страсти и кошмары женской души, которые она старательно давила в себе всю жизнь. Она то замирала от счастья, когда Ян Александрович улыбался ей, то млела от восторга, когда видела его за работой и понимала, какой он великолепный хирург и самоотверженный врач. Через секунду она падала с этих высот в черную дыру отчаяния, думая, что еще несколько дней – и Колдунов уйдет из ее жизни навсегда.
День у Яна Александровича не задался с самого утра. Во-первых, накануне он безобразно напился с однокурсником. Однокурсник был давно и счастливо женат, его жена носила под сердцем третьего ребенка, и с чего вдруг Яна понесло лицезреть эту идиллию, было неясно ему самому. Он с завистью смотрел на играющих детей, на округлившийся Надькин живот, на то, как муж с женой обмениваются нежными взглядами. Однокурсник звезд с неба не хватал, работал обычным преподавателем на кафедре терапии, и третий ребенок был для него в общем-то непозволительной роскошью.
Выйдя из гостей, он с мобильника позвонил Вере, но, услышав холодное: «Да, Ян Александрович. Не волнуйтесь, все в порядке» – отключился.
Фигушки там все в порядке! Он купил бутылку дешевого коньяка и выпил, сидя перед телевизором. Чем больше он пил, тем хуже ему становилось, хотя по идее должно было быть наоборот. Мысль о том, что, не будь он таким идиотом, был бы сейчас так же счастлив, как сокурсник, никак не покидала его головы, несмотря на мощную алкогольную атаку.
Ничего удивительного, что утром он чувствовал себя плохо. Преодолев соблазн обмотать голову скотчем, чтобы не развалилась на кусочки, Колдунов постоял под холодным душем, попил водички и собрался на работу. В принципе он мог позвонить той же Светке и сказать, что придет позже, но, зная, что двухчасовые опоздания в коллективе всегда объясняются похмельным синдромом, потащился, перемогаясь, в больницу.
Однако Светка была человеком опытным.
Может, она не сумела бы с лету определить перфорацию желудка или отличить острый холецистит от аппендицита, но колдуновский диагноз установила сразу.
– Ой, блин! – заголосила она, когда Ян возник на пороге ординаторской. – Ян Саныч, нельзя ж так над собой издеваться! Вы ж зеленый весь с похмелья, как гоблин!
– Молчи, женщина, – прошептал он. Светкин голос раздавался у него в голове, как эхо под сводами старинного подземелья.
– Где это вы вчера оттопыривались?
Яну стыдно было признаться, что он твердо ступил на последнюю ступень алкоголизма и пьет дома в одиночестве, поэтому он только неопределенно помахал рукой перед носом коллеги.
– Ну и рожа у вас!
– Ты вообще не забывай, с кем разговариваешь, – посоветовал Ян. – Будешь хамить начальнику, останешься без премии.
– Напугали ежа… Но вам нельзя сейчас перед больными отсвечивать. Такой доктор Зло! – И Светка радостно захохотала: наверное, муки похмелья были ей знакомы только понаслышке. – А выхлоп-то, господи! Авария на коньячном заводе!
