– Салют! – приветствовали Катю ремонтники.
– Добрый вечер.
Юра вынырнул из-под крышки капота и закурил. Светка последовала его примеру, а Катя только вздохнула. С каким удовольствием она бы сейчас тоже затянулась сигаретой!..
– Что случилось?
– Да вот, лошадь сбросила, – засмеялась Светка. – Я детей уложила, бомбить собралась, а тачка не едет!
Катя хотела спросить, ужинали ли дети, но вовремя сообразила, что такой вопрос прозвучит бестактно, особенно в присутствии официального претендента на Светкину руку и сердце.
– Посиди с нами, погода хорошая, – предложила Светка. – Да посвети, а то у меня грабли устали.
Катя покосилась на «грабли». Даже в тусклом свете фонарика было видно, насколько они грязны.
– Боже, ну и руки! Я надеюсь, у тебя завтра не операционный день? Да любой больной убежит от тебя с криком ужаса, если ты только их ему покажешь!
– Да ладно!
Они с упоением продолжили копаться в моторе, обмениваясь непонятными для Кати словами.
– Тут необходимо стационарное лечение, – констатировал наконец Юра. – Я завтра приеду на своей и отвезу тебя на веревке в сервис, идет? Ты на веревке-то умеешь ездить?
– Юрик, благодаря состоянию своей тачки я столько ездила на веревке, что теперь могу зарабатывать этим на жизнь, – парировала Светка.
Юра стал прощаться, но Катя предложила ему подняться и помыться.
Пока она сводила пятна с Юриной куртки, а Светка поила его чаем, метро закрылось.
Они постелили ему в Катиной комнате, а Катя расположилась на Светкиной раскладушке.
Светка не вернулась в комнату до утра, но за завтраком она была грустной.
– Ничего не было, – отрезала она, хотя Катя ни о чем ее не спрашивала.
– Света, ты свободная женщина и не должна ни в чем оправдываться.
– Да уж, свободная! Но он мне нравится, зараза, и это хуже всего, – зло сказала докторша. – Вот уж не думала, что Бог пошлет мне еще и такое испытание!
Ян Александрович Колдунов скучал на очередном служебном совещании. Все плакаты в конференц-зале были им уже зачитаны до дыр, лист бумаги, на котором следовало записывать руководящие указания, благополучно изрисован, так что заняться было катастрофически нечем. Он стал прислушиваться к тому, что говорит главврач, но это была старая, уже набившая оскомину пластинка. Койко-день, ограничение затрат на лечение, расширение платных услуг… Все это он мог бы повторить слово в слово, даже если бы его разбудили ночью после серьезной пьянки. Наконец главврач замолчала.
– Вопросы? – спросила она с нежной улыбкой, которая почему-то взбесила Колдунова.
– У меня всего один вопрос. – Колдунов встал, отчетливо понимая, что его заносит и что выглядит он глупо. – Почему мы все время говорим о деньгах? Мы же многопрофильный стационар, а не банк! Мы даже не частная медицинская фирма, а разговоры у нас только о рентабельности, о прибыли и коммерческих услугах. Кто-нибудь помнит, чтобы мы сидели тут и обсуждали, как внедрить в больнице новый метод лечения или как улучшить работу экстренной службы, чтобы больные по нескольку часов не сидели в приемном отделении? Я лично не помню. Или у нас организация работы уже доведена до совершенства?
– Ян Александрович, я бы попросила вас говорить по существу. Люди устали, так что упражняйтесь в риторике где-нибудь в другом месте, – поморщилась Алевтина Васильевна.
– Я говорю по существу. На практике мы знаем, что у нас за лечение. Парадокс: если поступает шоковый больной, то нам выгоднее всего, чтобы он умер через десять минут пребывания в больнице. Тогда мы получим премию. А вот если он, не дай Бог, благодаря нашим стараниям или вопреки им выживет и пролежит в стационаре месяц, то мы ничего не получим. Разве что по голове за длинный койко-день.
– Послушайте, Ян Александрович, чего вы, в конце концов, хотите? – перебила его Алевтина Васильевна. – Вы говорите так, будто только что прилетели с Луны. Или вы не знаете, что такое система ОМС
[4]
? Мало того что они установили на лечение мизерные расценки, так они еще и жульничают! – Главврач уже почти кричала. – Устраивают пересортицу, будто бананами торгуют. Например, если больной с панкреатитом прошел без операции, то они норовят оплатить его как терапевтического, а не хирургического больного. Не говоря уже о том, что почти в каждой истории болезни находятся недочеты, за которые они цепляются мертвой хваткой, чтобы вообще не отдавать нам наших законных денег. Я, товарищ Колдунов, признаю справедливость ваших замечаний, но что тут можно поделать? Все эти ваши разговоры за справедливость – это, извините меня, онанизм на поле брани, и ничего больше!
Ян слегка покраснел. Конечно, он выступил глупо, но зачем было унижать его?
– Как быстро мы находим себе оправдание, – сказал он. – Да, страховые компании такие сволочи, что пробы негде ставить, но мы, вместо того чтобы хоть как-то противостоять им, радостно становимся такими же. Раз они сволочи, то и мы хотим! Они воруют, а нам что, нельзя? Почему-то чужая подлость и низость становится для нас не предостережением, а положительным примером, стопроцентным оправданием собственной подлости и низости.
– Перестаньте кликушествовать. Если у вас есть факты, ознакомьте меня с ними, а если нет, то избавьте от зрелища вашей истерики.
«Ах ты, стерва!» – почти ласково подумал Ян.
– Ну, что хорошего тебе сказали? – поинтересовалась Вера, наливая ему чай.
– Все то же, что и обычно, – вздохнул Колдунов. – Я пытался намекнуть, чтобы нам хоть немного бабок подбросили, а Алевтина меня онанистом обозвала.
– С такой зарплатой что вам еще, Ян Саныч, остается? Ведь ни поклубить телку не сможете, ни в кабак сводить. А за так кто с вами пойдет, старый вы уже, – голосом невинной пионерки произнесла Светка из своего кресла.
– Отсутствие премии удручает меня еще и потому, что я не могу тебя ее лишить за хамское обращение с начальником.
Вера ласково погладила Яна по голове.
– Свинья ты какая, Света, – беззлобно сказала она.
– Да я чё, наоборот, хочу, чтобы он взбодрился, а то сидит как неродной. Блин, Ян Саныч, да забейте вы на эти премии. Хрен-то с ними, мы лучше чернячка наварим.
Колдунов пожал плечами:
– Наваривай, кто тебе мешает.
– Я вот чем вас обрадую. У крестницы нашей кишечные швы зажили, я на рентгене проверила, пока вы там парились.
– Да ну?! – Ян сразу забыл про Алевтину и ее инсинуации. Речь шла о молодой женщине, которую они со Светкой оперировали по дежурству. Откровенно говоря, Колдунов был уверен, что она не доживет до утра. Но женщина выжила и, похоже, начала поправляться. Убедившись, что непосредственной угрозы ее жизни нет, Ян стал переживать за те швы, которые он наложил между пищеводом и тонкой кишкой. Швы могли прорезаться, и развился бы перитонит. Но прошла уже неделя, рентгенологически швы представлялись герметичными, так что Ян имел право считать, что операция прошла успешно.
