– Добрый вечер.
Покупательница подошла к кассе с томиком в аляповатой обложке. Оформляя покупку, Женя немного успокоилась.
Долгосабуров обошел магазин, поправил рекламный плакат. Стоя за прилавком, Женя крутила в пальцах карандаш. Волнуясь, она должна была занять чем-то руки. Ах, мудры были предки, заставляя женщин постоянно рукодельничать!
Наконец Константин подошел к прилавку и облокотился на него так, чтобы снизу заглядывать ей в глаза.
– Я скучал, Женя, – сообщил он. – А вы?
Она пожала плечами.
– А где Михаил Васильевич?
– Внизу, покупает продукты.
– Он так и встречает вас каждый вечер?
– Да, конечно.
– А как же коньки, Женя? Мне казалось, вам нравится кататься.
Коньки… Женя вспомнила, как Константин, стоя на коленях, сам примерял ей ботинки, по-хозяйски шнуровал, уперев лезвие себе в грудь, бесцеремонно засовывал палец за пяточку, проверяя размер…
Женя опустила взгляд и увидела его руку, лежащую на стопке томиков нового любовного романа. Длинные сильные пальцы… Вены, подумала Женя, как корни старых деревьев, которым тесно в земле. Не вполне понимая, что делает, она осторожно провела кончиком пальца по его руке. Он молча протянул ей раскрытую ладонь, она положила свою сверху.
Это был один из странных, редких в человеческой жизни моментов умиротворения и спокойствия. Когда два человека вдруг одновременно понимают, что все идет именно так, как должно быть.
Женя первая убрала руку.
Долгосабуров выпрямился.
– Пойдем кататься?
– Нет, Константин Федорович, – Жене стоило огромного труда произнести это. – Вы знаете, что мне нельзя с вами видеться.
– И вы всегда слушаетесь бабушку?
– Стараюсь.
Константин натянуто засмеялся:
– Вы, наверное, единственная девушка во вселенной, которая подчиняется своей бабке.
– Наталья Павловна мне не бабка, а опекунша. – Женя хотела, чтобы это прозвучало убедительно, но, кажется, не получилось. – Когда я стала никому не нужна, она взяла меня в свой дом. Старший сын Натальи Павловны женился на моей маме, когда мне было пять лет. Так что я ей не родная внучка, а по сути никто. Когда мама с мужем погибли, меня должны были взять мамины родственники. Но они не захотели, и, если бы не Наталья Павловна, я оказалась бы в детском доме.
– Она поступила достойно. Но разве теперь вы обязаны всю жизнь куковать возле нее?
– А Наталья Павловна этого и не требует, – слегка огрызнулась Женя. – И знаете, до сих пор у меня не было причин жалеть, что я следую ее советам.
– Женя, я чем хотите клянусь, что ничего дурного вам не сделаю! – Он крепко взял ее за локоть, и на Женю вдруг повеяло опасностью.
Но не страшной, а интересной, манящей. Как на американских горках.
Она посмотрела в лицо Константину и поразилась: его серые глаза стали почти прозрачными, ледяными… хищными.
Внезапно вспомнилось: нельзя показывать хищнику, что ты его боишься! Женя выпрямилась и постаралась включить специальный взгляд, которому ее обучила Наталья Павловна.
– Раз у вас нет дурных намерений, ничто не мешает нам видеться в магазине, во время работы, – специальным же тоном произнесла она.
Долгосабуров отпустил ее руку и встал в дверях.
– Ха! Бабушка не разрешает! Надо же!
Женя переставила игрушки на прилавке. Ей все-таки очень хотелось пойти с Константином на каток. Несмотря на его странный взгляд. Но сдаваться было нельзя.
И ей удалось выйти победительницей в этом поединке! По-прежнему стоя в дверях, он неожиданно улыбнулся, и эта улыбка преобразила его лицо. Резкие морщины на щеках углубились, сделав его старше и добрее.
– Я загляну завтра около шести, согласны? Подберете мне две-три интересные книги?
Женя кивнула.
– А сейчас бегите к Михаилу Васильевичу. Я помогу охране закрыть магазин.
* * *
Кабинету профессора Волчеткина предшествовала большая приемная, в незапамятные времена отданная под музей кафедры. Экскурсий здесь не водили, но в ожидании профессора можно было провести время, разглядывая корешки старинных фолиантов, подлинники всех выпущенных на кафедре диссертаций, фотографии сотрудников. Из ценных экспонатов в музее присутствовали бронзовый бюст Пирогова, несколько древних хирургических инструментов, принадлежавших, по слухам, ему же, и большая картина из жизни медиков во время войны.
Миле нравилось прохаживаться вдоль старинных книжных шкафов, сидеть на потертом кожаном диванчике, при виде которого в голове всплывало слово «оттоманка», хоть Мила и не была уверена, что оно подходит.
Здесь она ощущала себя частью медицинской науки, чувствовала свое родство с теми, кто был до нее, и с теми, кто придет много позже и, возможно, скользнет взглядом по ее кандидатской.
Старые стены… Как много они хранят в себе радостей и печалей, страхов и надежд… Но молчат. Лишь иногда прошепчут что-то на своем языке, и ты не можешь понять, отчего тебе вдруг стало грустно.
Мила подошла к полуоткрытой двери в кабинет Руслана и услышала голос своего мужа. Разговор велся на повышенных тонах. Решив не ввязываться, она села на «оттоманку» и прислушалась.
– Акт расследования, надо же! – горячился Руслан. – А вы, позвольте спросить, кто? Шерлок Холмс? Вы дурью маетесь, а у нас комиссии, лишение премии и поголовное обследование на стафилококк!
– Руслан Романович, это стандартная процедура. Как только поступает сигнал о нагноении, мы обязаны выяснить, каким образом микроорганизм попал в рану. Это делается не для того, чтобы вас наказать, а чтобы предотвратить подобные случаи в последующем.
– Да конечно! – фыркнул Руслан. – Знаете что, уважаемый Михаил Васильевич? Давайте проведем эксперимент. Вы возьмите свой акт расследования, сверните в трубочку и засуньте себе в ухо! Если он беспрепятственно выйдет из другого уха, то я перестану с вами спорить! А если вы все же наткнетесь там на некое препятствие, не пугайтесь. Это мозг. Постарайтесь активировать его и понять, что нагноение случилось не по нашей вине.
Мила поморщилась. Ей было стыдно, что Руслан так унижает ее мужа, и еще стыднее, что Михаил это терпит и даже симпатизирует Волчеткину. Он чуть ли не единственный врач в клинике, кто не завидует молодому профессору.
– Я, например, без всякой помпы выяснил, что хирург поликлиники сразу после выписки назначил пациентке УВЧ! – Руслан был само злорадство. – А вам, прежде чем гнать волну, следовало узнать результаты посева. Извольте: микрофлоры не выделено. Так что вы раскрыли убийство, когда никто не умер. Поздравляю!
– УВЧ на рану? Согласен, глупо. Это, безусловно, провоцировало нагноение. Но лишняя проверка никогда не помешает.
