Настроение испортилось, но, выйдя на улицу, Мила взбодрилась. Питерская грязь припорошена свежим снежком, между домами поблескивает веселенькое голубое небо, и в воздухе уже чувствуется обещание весны. А на обратном пути можно заглянуть в кофейню и посидеть над чашкой чего-нибудь дымящегося и необычного.
В ателье не было ни души, девочка за стойкой скучала.
– Вам на паспорт? – спросила она любезно.
– Нет, мне на наркотики.
Девушка оторопела.
– Да, на наркотики. Я – рекламное лицо промедола.
Мила засмеялась, но тут же подумала, что полным тетенькам средних лет не пристали такие глупые шутки.
– Простите. Я врач, и мне нужна фотография на анкету для допуска к сильнодействующим веществам.
Поправив прическу перед зеркалом и, как обычно, оставшись недовольной результатом, Мила села на стул.
Допуск к сильнодействующим веществам, надо же! Будто у нее на работе в одном углу мешок с героином, в другом пакеты со взрывчаткой. А на самом деле в сейфе болтается единственная ампула промедола, который нынешним наркоманам абсолютно неинтересен.
Зато наркоконтроль при деле: мы не просто так, мы врачей проверяем.
Как же надоели все эти контролеры, облепили врачей, как пиявки! Половину времени лечишь, а половину доказываешь разным людям, что ты имеешь право это делать. Справки, формы, бумажки…
Не так давно у одного терапевта на рабочем месте случился аппендицит. Тот весь день перемогался, ведь должно же пройти само, но его выдала походка. Мила увидела, как несчастный доктор ползет с сильным креном на правый борт, поставила диагноз и уговорила на операцию. Доктор согласился, но попросил «попозже». Мила приписала это страху, а потом подумала: может быть, он ей не доверяет? Она предложила терапевту без ложной деликатности выбрать другого хирурга, но нет, он сказал, что Мила его устраивает.
– Почему же тогда попозже? – фыркнула она. – Зачем тянуть?
Оказалось, терапевту необходимо сдать истории. Конец месяца, если завтра утром не сдать, они в статистику не пойдут, и все отделение останется без премии. Поэтому, пока он последние десять штук не оформит, ни о какой операции не может быть и речи!
Как беззащитен нынешний врач перед всей этой шайкой контролеров и прокуроров! А самое страшное, что эти пиявки высасывают из врача не только энергию и желание работать, но и совесть. Ведь человек становится негодяем, когда привыкает быть виноватым.
За этими мыслями Мила не заметила, как девушка сфотографировала ее. Наверное, поэтому снимок получился неплохой, Мила даже попросила девушку сделать еще несколько копий.
Потом, чувствуя детскую радость прогульщицы уроков, она завернула в книжный и купила последний роман своего любимого Несбё. Правда, после этого совесть заставила Милу пройти мимо кофейни. Лимит денег на ублажение себя, любимой, был исчерпан.
Но на работе ждала еще одна нечаянная радость. Руслан, столкнувшись с Милой в холле, замахал руками и закричал, что она может не переодеваться, дел особых нет.
Но надо было отдать фотографии.
В ожидании лифта Мила увидела Спасского. Он целеустремленно куда-то шел, заметив ее, притормозил. Подтянутый, свежий, на повторный сеанс психотерапии не напрашивался.
Но Милу кольнуло недоброе предчувствие. Она уже не раз замечала странную тень, пробегавшую по его лицу. А сегодня в лице появилось что-то новое… Вроде бы та же улыбка, азартно блестят глаза, неожиданно яркие и молодые. Почему же ей тревожно?
– Хочешь, я за тебя сегодня отдежурю? – вырвалось у нее.
– С чего вдруг?
– Ты устал, замотался…
– Так я такой двадцать лет уже! – засмеялся Спасский. – Спасибо за предложение, Мила, но меня в операционной старушка ждет.
И умчался, только халат мелькнул.
Замешкавшись перед дверью в поисках ключей, Мила услышала звуки фортепиано и сразу поняла, что играет не Вова. Значит, это несчастная жена Руслана, которую опять привела Анна Спиридоновна. Мила была благодарна старшей Волчеткиной за давние чаепития с Колькой, отчасти заменявшие ему общение с бабушкой, но считала свой долг выплаченным – ведь без нее Руслан вряд ли достиг бы своего нынешнего положения. И теперь ей хочется после рабочего дня приходить домой, а не в великосветский салон!
Да, Вова проявляет великодушие и такт, занимаясь с Ольгой музыкой, и за саму Ольгу Мила тоже радовалась, но почему на этом всеобщем празднике благородства страдать снова приходится ей?
Неужели Анне Спиридоновне не догадаться, как тягостны для Милы эти визиты? При гостях нельзя заниматься домашними делами, а музыка, не всегда благозвучная, раздражает, не дает возможности отдохнуть.
Она усмехнулась. Ругала-ругала Старшего Внука, сетовала, что он эгоист. Пожалуйста, первое же проявление его альтруизма обернулось против нее! Плохой Вова – плохо, а хороший – еще хуже. Диалектика.
Под прикрытием бравурного пассажа Мила тихонько отперла замок и вошла в квартиру бесшумно, как ниндзя.
Сейчас она проскользнет к себе и уляжется на кровать с новой книжкой! И пошли все к черту!
Стоило ей войти и осторожно притворить дверь, музыка стихла. Мила замерла, даже дыхание затаила.
Из кухни доносилось уютное позвякивание. Понятно, пока Вова с Ольгой музицируют, бабки накачиваются чайком.
– Ах, Анна Спиридоновна, вы правы, Милочка очень приятная женщина, – донесся из кухни голос свекрови. – Но, к сожалению, немного не нашего круга. Ничего не могу сказать, она воспитанная и умная, но… есть в ней все же что-то купеческое.
Мила представила себе улыбочку, которой старуха сопроводила аттестацию, и не стала ждать, что ответит Анна Спиридоновна. Нарочно громко хлопнула дверью.
Что-то купеческое, значит! Да, она умеет считать деньги. А Наталья Павловна умеет только красиво паразитировать!
Услышав хлопок двери, бабки вышли, якобы обрадовались Миле и пригласили пить чай.
Она пошла, хоть внутри все кипело.
Черт возьми, ведь она для Натальи Павловны не просто купчиха! Мила – это элитный сыр и прочие лакомства, это Гринберг для Вовы, это благоустроенная дача и, в конце концов, бесплатная горничная и кухарка! И если ты чувствуешь, что у тебя язык отсохнет похвалить невестку, обеспечивающую твое безмятежное существование, так помолчи! Просто помолчи.
Навесив на лицо сахарную улыбочку, Мила решала, как поступить. Сделать вид, что она ничего не слышала? Дождаться ухода гостей и устроить скандал? Или, не дожидаясь их ухода, объявить, что купчихам чуждо искусство, поэтому они не склонны содержать всяких непонятных профессоров?
Но этим она только подтвердит правоту Натальи Павловны.
Что Миле действительно нравилось в этом доме – это умение всех членов семьи держать себя в руках. «Крик – признак бессилия», – говорила свекровь. Давно, когда Мила только вошла в семью, она стала свидетельницей воспитания Валерки. Что-то он выкрикнул в сердцах, кого-то обозвал. «Я проведу грубую, даже неприличную аналогию, – сказала тогда Наталья Павловна, – чтобы ты лучше понял. Ведь бывает, тебе очень хочется в туалет, но ты же терпишь, как бы это ни было трудно. Давать волю своим эмоциям – все равно что прилюдно снять штаны и сделать кучу».
