– Тогда выйди к нему сама, скажи, что я не могу оставить отца…
– Я не собираюсь бегать за всякими молокососами! – оборвала ее Надя.
– Но он мерзнет уже четыре часа! – крикнула Вероника, отталкивая сестру, не позволявшую ей подойти к двери.
– Ты кидаешься на меня с кулаками? Психопатка! – В Надином голосе Веронике послышались нотки торжества.
Еще час был потрачен на выяснение отношений. Вероника пыталась понять, чем ее замужество ущемляет Надины интересы, но сестра лишь скорбно качала головой и трагически повторяла: «Ты осмелилась поднять на меня руку».
Потом Вероника нередко сталкивалась с приемом, который тогда использовала ее сестра. Этот прием называется провокацией или моделированием поведения, и суть его проста: создай человеку такие условия, в которых он – если, конечно, он не ангел небесный! – поведет себя не лучшим образом.
Например, заведующего отделением клиники по каким-то причинам не устраивает хирург Иванов. Но придраться к Иванову нельзя, это добросовестный и компетентный врач. А давайте, ссылаясь на производственную необходимость, дадим ему пять палат вместо двух, а потом проверим, как он ведет истории болезней. Не идеально? А как у Иванова обстоит с научной работой? Ай-ай-ай, товарищ Иванов. Придется доложить руководству. А о том, что у Иванова не две палаты, а пять, главврачу знать совсем необязательно.
Только в три часа ночи ей удалось отправить Костю домой. «Не печалься, у нас вся жизнь впереди», – сказал Костя.
Он ошибался.
Через два дня у Кости поднялась высокая температура. Вечером Вероника напоила его чаем с малиновым вареньем, укрыла потеплее и уехала домой. Да, ночевать приходилось дома, чтобы не спровоцировать новый сердечный приступ.
Утром вместо занятий она поспешила в общежитие – с аспирином, сиропом шиповника, шерстяными носками и сухой горчицей.
Костя выглядел плохо, он будто похудел за ночь, но это не очень встревожило Веронику. Наоборот – ведь ей было так приятно за ним ухаживать!..
Даже когда стало ясно, что температура держится, несмотря на аспирин, а любые попытки поесть вызывают у Кости рвоту, Вероника не заподозрила опасности. Сама она еще не умела как следует слушать легкие, а над ее предложением вызвать врача Костя только посмеялся.
Потом она съездила на Некрасовский рынок, купила клюквы и сварила любимому кисель. Наврав сестре про очередное дежурство, осталась ночевать в общежитии.
Всю ночь они пролежали без сна, крепко обнявшись под одеялом. Костя рассказал, что уже присмотрел маленькую комнату в доме на Боровой, где снимали жилье многие курсанты: «Вот отец твой поправится, и сразу переедем, ты согласна?»
Конечно же, Вероника была согласна!..
Температура тем не менее оставалась очень высокой. Несколько раз Вероника поднималась, чтобы обтереть Костю уксусом, но это не помогало. А потом Костя вообразил, что она может от него заразиться, и потребовал, чтобы она ушла, но Вероника резонно возразила, что среди ночи ей все равно идти некуда.
«Сколько волнений из-за дурацкого гриппа! – проворчал Костя. – Ладно, ложись и спи, а завтра как миленькая пойдешь на занятия. Думаю, утром мне станет лучше».
Действительно, утром градусник показал 36,6.
«Вот видишь! – сказал ее любимый. – Я чувствую себя почти здоровым! Поезжай в институт и ни о чем не беспокойся».
Так она и поступила.
В перерыве между лекциями Вероника вышла в коридор и сразу заметила парня в форме. Это был круглый отличник академии, за успехи в области медицинской генетики прозванный Хромосомычем.
«Наверное, пришел по своим научным делам», – решила она, но Хромосомыч направился прямо к ней.
– Я за тобой, – сказал он. – Косте стало хуже, пришлось положить его в клинику.
Она даже не вернулась в аудиторию за книгами – если бы не Хромосомыч, то так и выскочила бы на улицу в чем была. В те времена от ее института до академии можно было доехать на трамвае, но ждать на остановке Вероника не могла. Она побежала, Хромосомыч еле успевал за ней.
…Стояла ранняя весна, солнце отражалось в каждой лужице, сверкало в островках нерастаявшего снега, а небо было таким пронзительно-синим! Казалось, в такой день ничего плохого не может случиться.
«Ничего и не случится, – уговаривала себя Вероника, на секунду прислонясь к перилам моста Свободы, чтобы отдышаться. – Бывает, болезнь протекает не так гладко, как хотелось бы. Сколько раз я видела осложнения после самых невинных операций, причем как раз у молодых здоровых людей. Но потом они поправлялись!»
Хромосомыч протянул ей пачку сигарет. Вероника закурила. Ей вдруг стало страшно двигаться дальше. До клиники оставалось метров шестьсот – по мосту, потом мимо дома дикого фиолетового цвета, потом перейти через дорогу – и она у цели. Что ее ждет? Что скажут врачи? Она боялась расспрашивать Хромосомыча, убеждая себя, что он, скорее всего, ничего толком не знает.
– Слушай, надо зайти в магазин. Я куплю ему апельсинов.
Хромосомыч странно посмотрел на нее:
– Не нужно ему сейчас апельсинов. Костя в реанимации.
Он обнял Веронику за талию и подтолкнул – надо идти.
В реанимацию их не пустили, шел обход, пришлось около часа сидеть в коридоре. Хотелось курить, но Вероника боялась пропустить момент, когда можно будет зайти.
«Да успокойся же, ведь не каждый, кто попадает в реанимацию, умирает, – бубнил над ухом Хромосомыч. – Сейчас Костя очень плох, сомневаюсь, что он тебя узнает, но он обязательно поправится. Все лекарства для него достали, лично Смысловский обещал Костю выходить, он же его любимый ученик. Конечно, пневмония страшная, что говорить, я снимки видел. А иммунитета никакого, он же срочную на атомной лодке служил».
Вероника вежливо попросила его замолчать. Пришла беда, и теперь ей следовало мобилизовать все силы, чтобы помочь любимому выздороветь. О том, что Костя заболел, потому что полночи ждал ее на улице, она подумает, когда все будет позади.
Наконец двери реанимации распахнулись, и коридор заполнила когорта врачей под предводительством генерала Смысловского – высокого, осанистого и стремительного старика. Вероника встала и по стеночке двинулась в сторону цели, надеясь, что уж теперь-то ее пропустят. Она одета в халат и сменную обувь и вполне может сойти за медсестру или санитарку реанимационного отделения. Она не сразу поняла, что генерал обращается именно к ней:
– Ты Костина жена?
Она кивнула, а Смысловский вдруг взял ее руки в свои каким-то нелепым кинематографическим жестом:
– Мужайся, детка. Делаем все возможное, но мы не боги… Надежды очень мало. Я не стал бы тебе этого говорить, но ты сама все поймешь, когда его увидишь. Сможешь не испугаться? Сможешь не показать ему своего страха? Истерику удержишь?
