– Нет, ничего, – буркнула Вероника.
– А ты не сердишься на меня?
– За что?
– Не думаешь, что я упустил что-нибудь в его лечении? Не использовал шанс? Но я пригласил лучших специалистов академии…
– Я знаю: вы делали все, что возможно, – тихо сказала она.
Вероника сама была благодарна генералу, не упрекавшему ее за то, что Костя оказался в клинике слишком поздно. Если бы она сразу отправила его к врачу, Костю, может быть, удалось бы спасти…
Смысловский вытащил из кармана кителя пачку «Беломора» и галантно предложил ей. Закурили. Табак был для Вероники крепковат.
– Я многого бы не пожалел, чтобы тебя утешить, – сказал Смысловский, – но знаю, что не смогу принести тебе облегчения. Ты ведь не только горюешь о любимом, ты чувствуешь себя виноватой в его смерти, правда?
– Да.
– Так вот, поверь мне: выжить он не мог. Тебе не в чем себя упрекнуть. И вот что я тебе еще скажу. Я тоже потерял любимого человека. Очень давно, в войну. Я не мог понять, как это: она погибла, а я уцелел? Единственным утешением для меня было сознание того, что я пережил в жизни самое страшное и больше ничто уже не сможет причинить мне такой боли.
– Да, – сказала Вероника, – так оно и есть.
– Нет, милая, потом оказалось, что это не так. Жизнь всегда найдет у тебя слабое место, чтобы ударить побольнее, и ты не сможешь защититься.
Вероника фыркнула.
– Господи, да не может мне стать хуже, чем есть! Я готова была на все, только бы быть рядом с Костей, а если его нет, мне ничего не нужно. Что бы ни случилось со мной, это пойдет мне только на пользу. Выгонят из института? Подумаешь, пойду санитаркой работать. Заболею и умру? Я не боюсь смерти.
– Я тоже так думал, – печально сказал Смысловский, – но я ошибался. Человек не может жить, ничего не желая и ничего не ценя. А жизнь всегда найдет способ лишить тебя того, что стало для тебя важным и ценным. И единственный способ бороться с болью – это научиться радоваться тому, что имеешь. А ты имеешь не так уж и мало. У тебя прекрасные голова и руки, ты трудолюбива, коллектив хорошо к тебе относится. Не пренебрегай этим, девочка, не швыряйся тем, что дано тебе природой.
– Ничем я не швыряюсь, – пробормотала Вероника. – Наоборот, я стараюсь, работаю.
– Нет, милая моя, ты не работаешь, а изводишь себя работой, для тебя это лишь способ забыться. Это ничем не отличается от пьянства.
– Почему же?
– Потому. Ты трудишься, будто щели в плотине затыкаешь, а тебе нужно другое. Вот что, Вероника. Хочешь быть моей ученицей? К окончанию института я сделаю из тебя отличного хирурга. Любого мужика за пояс заткнешь. Согласна?
– Да, конечно.
– Умница. У тебя практика когда кончается? Впрочем, не важно, я все решу. Завтра куплю тебе путевку в санаторий, поедешь отдыхать, а первого сентября приходи, начнем заниматься.
– Не надо мне никакого санатория.
– Я лучше знаю. Ты должна перегоревать, понимаешь? Не прячься от своей беды, наоборот, сойдись с ней лицом к лицу, и если не победишь ее, то хотя бы привыкнешь.
– Нет, Дима, – сказала Вероника, хоть Миллер был на кухне и не мог ее слышать, – я выходила замуж не только из-за квартиры.
Глава 4
Она долго не могла решить, как появиться на новом месте службы. Сначала хотела приехать в сопровождении представителя ГУЗЛа и познакомиться с сотрудниками в официальной обстановке, но потом надумала появиться в больнице тихо и скромно – это может дать более верное представление об организации, которую она будет возглавлять.
На территории больницы было, что называется, бедненько, но чистенько. Вероника вспомнила, где находится административный корпус, и, выкурив на скамейке сигарету, направилась туда.
Короткая лестница из нескольких истертых ступеней вела в приемную – большой зал, куда выходили двери кабинетов главврача и двух начмедов. Посреди приемной торчал стол секретарши с компьютером и телефонами. Сейчас, в конце рабочего дня, здесь никого не было, и Вероника принялась изучать обстановку. Компьютер был очень старым, купленным еще до изобретения плоских мониторов, и все помещение было ему под стать. Многочисленные репродукции не могли скрыть трещин и сырых пятен на стенах, а цветы в горшках на подоконнике росли не так буйно, чтобы за ними нельзя было разглядеть чудовищные рамы. На эти признаки запустения накладывалась нерадивость уборщицы – двери хранили на себе богатую коллекцию отпечатков пальцев, и пыли кругом было достаточно.
Ладно, вздохнула Вероника, понимая, что быстро исправить положение вряд ли удастся. Даже если она окажется великолепным руководителем и деньги потекут к ней рекой, наверняка в больнице найдутся объекты, требующие более срочных вложений.
Вокруг не было ни души, но дверь кабинета главврача – ее будущего кабинета – оказалась приоткрытой. Вероника подошла ближе, увидела сноп искр, услышала треск, а вслед за ним энергичную речь, состоящую из неприличных слов вперемежку с техническими терминами. Потом в приемной погас свет.
– Константиныч, гребаный попугай, что ты стоишь? Иди пробку меняй!
Мимо Вероники пронеслась стремительная тень, похожая на гориллу. Слегка струсив, она все же вошла в кабинет.
В серых петербургских сумерках был различим силуэт худощавого мужчины, стоящего на стремянке.
– Здравствуйте, – сказала Вероника вежливо, – что это вы тут делаете? Шум, треск, искры… Лазерное шоу Жан-Мишеля Жара отдыхает.
– Стой где стоишь, – посоветовал человек. – Еще наскочишь на стремянку, а я высоты боюсь.
– Да ну?
– Представь себе. – Человек сел на верхнюю ступеньку и закурил. Подумал немного и протянул пачку Веронике. – Ты хорошо меня видишь? Тогда возьми сигарету, если хочешь. Только, ради бога, не сверни лестницу.
Смысловская поспешила его успокоить: отказавшись от сигареты, она нашарила возле стены стул и чинно села.
– Блин, ну где там Константиныч? Говорил я ему, что он не ту пробку вырубил, дурак старый. Знаешь, как меня е… тряхануло? – пожаловался таинственный человек. – А ты чего так поздно явилась, уже нет никого?
– Так получилось, – неопределенно ответила Вероника.
– Слушай, а ты можешь стремянку подержать? А то она шатается, вдруг упадет?
Вероника покорно взялась за лестницу. Тут наконец загорелся свет, человек, пробормотав что-то явно не предназначенное для женских ушей, порывисто вскочил и принялся разбирать клубок проводов, торчавших в середине потолка. Перед глазами Вероники оказались аккуратные ступни, облаченные в коричневые носки в сдержанную полосочку. На вид носки были чистыми, без дырок и проплешин – Вероника даже слегка зауважала их владельца.
– Можно отпустить лестницу?
