– Да ты что, с ума сошла? – зло закричала Надя. – Как страус, прячешь голову под крыло, убаюкиваешь себя, вместо того чтоб искать выход из ситуации. Смирись с тем, что это никакая не ошибка!
– Почему же я так хорошо себя чувствую?
– Вариант раковой интоксикации. В начальных стадиях опухоль выделяет факторы роста, эндорфины. Это тонизирует организм. Если ты не хочешь поверить в то, что больна, давай сделаем компьютерную томографию. Вот увидишь, за этот месяц, пока ты валяла дурака, опухоль выросла на несколько сантиметров. Ты странная женщина, думаешь, что так и будешь бегать здоровенькая до самого конца. Но рост опухоли принесет тебе больше мук, чем операция и химиотерапия.
– Это так, – вздохнула Вероника. – Хорошо, давай сделаем томографию.
На сегодня у Вероники был запланирован обход операционного блока. Она переоделась в хирургическую робу и специальный халат и проверила, есть ли в кармане шапочка и маска. По этикету ей следовало взять с собой главного хирурга больницы или начмеда по хирургии, но сейчас она не могла ни с кем разговаривать. Компьютерная томограмма, сделанная Надиным мужем, показала очень плохие результаты. Опухолевые узлы распространились в забрюшинное пространство, так что теперь, даже если бы Вероника захотела, вряд ли бы кто-то взялся ее оперировать.
«Какой быстрый рост! – завороженно думала она, будто речь шла не о ней самой, а о постороннем человеке. – Значит, полгода жизни – это максимум, на что я могу рассчитывать. Вряд ли найдется такая мощная химия, которая могла бы сдержать этот рост.
Может быть, потратить последние денечки на путешествия? Нет, удовольствия обычно не спасают от горя. Помочь может только труд, как ни банально это звучит…»
Первым человеком, которого она увидела в коридоре оперблока, оказался Громов – он сосредоточенно копался в электрощитке. Сердце Вероники предательски екнуло. «Боже, неужели я, почти труп, еще способна на любовные переживания?» – горько подумала она и стала исподтишка наблюдать за электриком. Спецодежды для работы в операционной у Громова не было, поэтому он трудился в брюках и майке. Она разглядывала его кряжистую шею, худые руки с сильными мышцами, треугольники шейных позвонков…
Он, не замечая ее жадного взгляда, работал и что-то напевал себе под нос.
И вдруг она так ясно ощутила, что между ними пропасть! Он, конечно, немолод, но полон сил. Он зрелый и сильный самец, а она… Внешняя оболочка еще ничего, а внутри смерть.
«Господи, если бы только прикоснуться к нему, скрыться от смерти в этих сильных и умелых руках! Задержаться среди живых хоть на час, напоследок почувствовать себя женщиной, а потом разжать руки и лететь в пропасть!
Я вызову его к себе, вот что. Спрошу: как вы насчет случайной связи? Месяцев на шесть, не больше… Если он будет рядом в последние дни моей жизни, я уйду примиренной и почти счастливой…»
Тут дверь на лестницу хлопнула, и в коридоре появились две миниатюрные медсестры, с видимым усилием толкающие каталку, на которой громоздилось женское тело внушительных габаритов. Вероника поздоровалась с наконец заметившим ее Громовым и пригляделась к пациентке. «Наверняка острый холецистит», – решила она и достала из-под подушки историю болезни. Чутье не обмануло ее, и от этого неожиданно стало приятно. Девочки завезли каталку в операционную и в растерянности остановились. Им ни за что не удалось бы переложить больную с каталки на операционный стол, а та, одурманенная успокаивающими препаратами, не смогла бы перелезть самостоятельно.
– Сейчас! – крикнул Громов. – Чип и Дейл в моем лице спешат на помощь.
– Ой, Лука Ильич, вы нас всегда так выручаете, – пропели сестрички хором, и Вероника ощутила укол ревности. «Вот козявки, от горшка два вершка, а кокетничают!»
Громов вытер руки о штаны и направился к каталке. Смысловская на всякий случай подошла поближе.
– Помочь? – спросила она, но он царственным жестом отстранил женщин, легко взял пациентку на руки и перенес на операционный стол.
Та, отчаянно смущаясь, стремилась натянуть рубашку на ноги и верещала:
– Ой, мне так стыдно!..
– Болеть не стыдно. – Громов ободряюще улыбнулся. – Но ты давай поправляйся скорее.
«Болеть не стыдно? А ведь это правда, – вдруг подумала Вероника. – Что ж я столько времени дурака-то валяла? А теперь, наверное, уже поздно…»
Вернувшись к себе, она попросила секретаршу разыскать Громова.
– Вызывали? – Он появился минут через пятнадцать, которые Вероника провела, расхаживая из угла в угол кабинета.
– Прошу тебя, поехали ко мне! – с трудом выговорила она.
– Что случилось, милая? – Громов помог ей снять пальто. – Ты кинулась в мои объятия, будто хотела спрятаться от демонов, бегущих за тобой. Расскажи мне, что с тобой происходит.
Она так и сделала. Во время ее рассказа они сидели, обнявшись, на диване, и Громов выпустил ее из рук только для того, чтобы потянуться за пледом, – он заметил, что Веронику знобит. Света не зажигали, и от этого ей было легче рассказывать. И о болезни, и о собственной гордыне, из-за которой она отвергала помощь, и о том, что скоро для нее все кончится…
– А вот это ты выбрось из головы, – прошептал Громов, прижимая ее к себе. – Я хочу увидеть, какой ты будешь лет через двадцать.
– Но это абсолютно невозможно!
– Возможно. Ты не умрешь. Кому из хирургов города ты больше всего доверяешь?
– Не знаю. Наверное, Колдунову.
– Значит, завтра мы вместе пойдем к нему. И все будет хорошо, не сомневайся. А сейчас скажи: где у тебя постельное белье?
– Если бы это не звучало как цитата из дешевой мелодрамы, я бы сказала: теперь можно и умереть, – прошептала Вероника, когда они закурили.
– Ну уж нет! Только я встретил женщину, предназначенную мне судьбой, как она умирать собралась. Не допущу. – И он крепко обнимал ее, не боясь обжечься о горящую сигарету.
Она верила, что не допустит. Что ей еще оставалось?
Глава 12
На следующий день Колдунов узнал о ее болезни. Когда она рассказывала, в кабинете присутствовал Громов, но это почему-то нисколько не удивило Яна. Как все оказалось просто, когда Лука был рядом!
«Почему так? – недоумевала Вероника. – Почему, когда я была совершенно одинока, мне казалось стыдным и почти невозможным рассказывать о своей беде? Да потому, что я была никому не нужна! Зачем бороться за жизнь, если не было на свете ни единого человека, которому мой уход причинил бы настоящее, глубокое горе? За такую никчемную жизнь действительно стыдно было цепляться. А теперь у меня есть Лука, и мы будем бороться вместе…»
Колдунов расстроился сильнее, чем предполагала Вероника.
– Прости, но я не могу реагировать только как врач, – глухо сказал он. – Я слишком хорошо отношусь к тебе, чтобы сейчас сохранять спокойствие. Дай мне тайм-аут две минуты.
