«Если бы мы появились пораньше!» – вздохнул Черепанов.
Хотя появись они до того, как варвары разгромили усадьбу, еще не факт, что римляне сумели бы победить.
Да что теперь гадать!
– Трогус, скажи опциону, чтобы привели ко мне пленных. Живо!
С полсотни германцев, тех, что могли стоять на ногах, со связанными руками (и под охраной трех контуберниев
[129]
римлян) были выстроены перед Черепановым.
Держались пленники самоуверенно. Пожалуй, даже нагло. Их вождь ухитрился уцелеть. Правда, заполучил синяк во всю скулу. И золоченые доспехи с него кто-то содрал.
– А ты не римлянин! – заявил он Черепанову. – Из боранов
[130]
. Или из готов, да?
Вождь говорил по-латыни с сильным акцентом, но понять можно.
Подполковник молча, в упор смотрел на главаря варваров. Эта сволочь, убивавшая его солдат, только что порезавшая сотни беззащитных людей, не чувствовала за собой ни малейшей вины. Более того, эта поганая тварь, бешеная гиена, пребывала в полной уверенности, что все это нормально. И что ей, гиене, за это ничего не будет.
Или этот германец совсем тупой, или полностью отмороженный.
– Ты зачем детей перебил? – спросил Черепанов.
– Детей? Каких детей? – варвар удивился.
– Там. – Черепанов махнул в сторону голубятни.
– Это мы там были, рикс, – пробасил один из варваров. (По-своему, но Геннадий понял.) – Ничего там интересного не было. – Варвар пожал могучими плечами.
– Римлянин спрашивает: зачем ты щенят побил?
– Да на что они нам? – удивился германец. – Здесь их все одно не продать. А ему-то какое дело?
– Вот интересуется, – ответил рикс.
На какое-то время Черепанов утратил ощущение реальности. Может, это он попал в плен? Может, это у него связаны руки, а не у варвара?
– Ладно, кентурион, – произнес вождь. – Давай о серьезных вещах поговорим. Ты победил. Ясно, что добычи у нас не будет. А что есть, ты, ясно, себе приберешь. А нам деньги нужны. Я тут подумал: почему бы нам не послужить твоей империи? За хорошую плату? Что думаете, братья?
Пленники одобрительно заворчали.
Черепанов молчал.
Варвар истолковал его молчание совершенно определенным образом.
– Ты не думай, – сказал он. – Выкупа за нас все равно не получишь. А воины мы отменные, ты видел. – Вожак усмехнулся. – Стоим недешево, сам понимаешь. Но мы того стоим. Ты называй свою цену – поторгуемся.
Нет, Геннадий определенно чего-то не понимал. Он поглядел на своих декурионов: Трогус кривил губы, а вот Ингенс-старший слушал варварского рикса очень внимательно и без малейшего предубеждения.
– Трогус, – негромко произнес Черепанов. – Как в этой провинции поступают с пойманными разбойниками?
– С разбойниками? – Трогус был удивлен вопросом. – Их вешают, кентурион, как же еще. Сначала, конечно, судят. А когда вина установлена, тогда вешают.
– Годится, – кивнул подполковник. – Опцион! Вот перед тобой шайка разбойников. И вина их установлена. Мной. Так что давай, займись. Справишься?
– То есть ты не будешь их вербовать? – удивился Ингенс. – Даже не спросишь, сколько они хотят?
– Нет, не спрошу. И когда мне понадобится твой совет, опцион, я скажу тебе об этом. Я тебе задал вопрос: справишься?
– А почему нет? – Ингенс-старший деловито огляделся. – Вона под навесом брус заготовлен.
Я прикидываю, на полсотни хватит. И на остальных найдем что-нибудь. Вешать-то как?
– На веревках, – буркнул Черепанов. – Трогус, пусть твои парни ему помогут.
И двинулся к господскому дому.
Подполковник российских ВВС, летчик-космонавт Геннадий Черепанов не был жесток. Но было несколько вещей, о которых он точно знал: так делать не следует. Например, убивать детей. Возможно, он так думал, потому что был летчиком, а ведь таких, как он, постоянно упрекали в подобном. И каждый телевизионный эпизод с пострадавшими от бомбежек Черепанов отчасти воспринимал на свой счет. Хотя сам никогда городов не бомбил, наоборот, сбивал тех, которые бомбили.
А тех, кто воспринимал развалины и трупы мирных жителей как неизбежные военные издержки, безусловно, более предпочтительные, чем гибель нескольких собственных солдат, таких Черепанов, мягко говоря, не любил. Поэтому у него не было никаких шансов обзавестись штанами с лампасами. Но потому же и у дикаря-германца не было никаких шансов рассчитывать, что победитель поймет его точку зрения. То есть подполковник, конечно, мог ее понять, но не желал.
– Эй, кентурион! – крикнул ему в спину варварский вожак. – Что-то я тебя не понял!
Геннадий повернулся.
– Скоро поймешь, – пообещал он. – Увести эту погань!
Ему кричали вслед, но Черепанов не слушал. Не потому, что ему было плевать, что думают о нем те, кого он минуту назад вычеркнул из списков (хотя и это тоже), а потому что на заляпанных кровью, грязью и нечистотами ступенях портика усадьбы Черепанов увидел ангела.
Глава пятая Трибун претория, благородная патрицианка и суровый младший кентурион
Ангел спускался, вернее, спускалась по лестнице, нисколько не заботясь, что край белой столы
[131]
волочится по грязи. Следом за «ангелом» вышагивал мужчина в форме офицера преторианской гвардии. За преторианцем, прихрамывая, ковылял еще один, в доспехах попроще, с окровавленной тряпкой на правой руке. Когда Черепанов снова обрел способность видеть что-либо, кроме «белого ангела», этот второй сразу пришелся ему по душе. А вот аккуратный преторианец с ходу не понравился.
«Не может воин, побывавший в бою, оставаться таким чистеньким», – подумал Геннадий.
Как выяснилось позднее, он был неправ. Преторианец дрался. Причем дрался храбро и умело. Но – в доме, а не в раскисшей осенней грязи.
И не в кровавом месиве сечи, а на узком пространстве лестницы, ведущей на второй этаж. Более того, удерживал эту лестницу в одиночку почти четверть часа. И удержал. Правда, исключительно благодаря появлению черепановской кентурии.
Но в тот, первый, момент подполковник всего этого не знал, и потому «красный» императорский гвардеец ему очень не понравился.
– Во имя Юпитера Капитолийского! – проворчал преторианец, останавливаясь напротив Черепанова. – Хоть бы раз эти долбаные Максиминовы грязноногие пожиратели бобов появились вовремя! Ты что, кентурион, специально ждал, пока нас всех перережут?
