— Эй, ты! Подожди! Пи… пиратская невеста!
Бонни удивленно подняла на нее взгляд. То же самое сделал и Виктор. Женщина, казалось, облегченно вздохнула, увидев, что привлекла внимание их обоих. Она быстро и как-то по-кошачьи подскочила к краю подиума. Ее покупатель хотел удержать ее, но она оказалась быстрее.
— Вот! — Прежде чем кто-нибудь смог оттянуть ее назад, она сунула Бонни ребенка. — Ее зовут Намелок. Она девочка. Она твоя!
Бонни держала ребенка на руках, прижимая его к себе, в то время как вокруг нее начался скандал. Покупатель схватил новую рабыню и стал жестоко избивать ее. Затем он оттолкнул ее назад, на середину подиума. Женщина не защищалась, только смотрела с отчаянием на ребенка. И лишь один раз она коротко взглянула на Бонни и на Виктора. Ее губы беззвучно прошептали одно слово: «Пожалуйста!»
Виктор не знал, что ему делать. Мужчину, которому принадлежала молодая женщина, ребенок, пожалуй, абсолютно не интересовал. В дело вмешался Корриер.
— Секунду, секунду, так дело не пойдет. Она же не может просто так дарить свой приплод кому угодно. Месье Карбо, вы знаете, что «Code Nuar» обязывает нас оставлять детей вместе с матерью. Я… я не хочу, чтобы меня наказали…
Карбо рассмеялся.
— Она ведь вам уже не принадлежит, — сказал он таким голосом, что у Бонни по спине побежали мурашки. — Теперь эта женщина — моя собственность. И она думает так же, не так ли, моя красавица? Belle[32]. Да, Belle — это подходящее имя для тебя. Значит, Белль. — Он вытянул губы. — Так ты говоришь, что этот ребенок вообще не твой?
На лице молодой женщины появились печаль и отвращение к этому человеку. Она приняла решение расстаться с Намелок — а теперь ей нужно было оболгать себя и свою дочь.
И тут Бонни рванулась вперед.
— Нет, — произнесла она. — Это… это мой ребенок. Эта женщина… эта женщина просто присматривала за моим ребенком. А сейчас… сейчас мы пришли, чтобы забрать его.
Ее голос звучал глухо, и она дрожала от страха. Что будет, если доктор не захочет забрать ребенка?
Корриер снова ухмыльнулся.
— Действительно, месье? Значит, моя рабыня бесплатно нянчила этого шалуна? — И он, требуя денег, потер большой и указательный пальцы.
Бобби никогда не видела Виктора Дюфрена таким разъяренным. В глазах всегда доброго врача горела ненависть. Однако Виктор прекрасно владел собой. Он снова потянулся за своим кошельком, вынул оттуда пару купюр и бросил их Корриеру под ноги:
— Вот этого должно хватить за услуги вашей рабыни. А сейчас бери своего ребенка и уходи, Бонни. Пока я…
Виктор не договорил фразу до конца. Ему самому стало страшно от той картины, которая только что появилась перед его внутренним взором: Корриер, кричащий от боли и дергающийся в судорогах после того, как кто-то из рабов подмешал ему в еду яд. Виктор ничего не мог с собой поделать. Он вдруг стал понимать Франсуа Макандаля и людей, которые ради него шли на убийство.
В то время как доктор изо всех сил старался подавить свои мысли, он еще раз на короткое время поднял глаза на помост. Мать Намелок смотрела на своего ребенка так, словно хотела навечно запомнить его облик.
— Au revoir, madam![33] — сказал Виктор тихо. — Малышке у нас будет хорошо, а вам я желаю счастья!
Африканка ничего не ответила. Она лишь с бесконечной печалью смотрела вслед Виктору, Бонни и Намелок, пока все трое не исчезли в рыночной толпе.
Джефа и мужчин, к которым он был прикован, вывели на рынок на рассвете, когда Мария была занята тем, что готовила Бонни и других женщин на продажу. В это время на базаре было еще не так много зевак, зато появилось большое количество серьезных покупателей. Большие плантации присылали сюда своих представителей, в основном надсмотрщиков, и, как правило, это были мужчины, имеющие многолетний опыт. Однако иногда хозяева плантаций также лично приезжали сюда. Никто из этих людей не тратил много слов, выбирая рабов, а если кто-то вообще и говорил, то только с работорговцами. На рабов они смотрели, как на скот — ощупывали мускулы, проверяли спины и коротким движением требовали открыть рот, чтобы проверить зубы. Если кто-то из чернокожих не выполнял этих требований, его сразу же били. Не сильно — в конце концов, они не хотели наносить ущерб чужому имуществу, — однако все же достаточно крепко, чтобы раб вел себя послушно.
Джеф получил большое количество таких ударов. Пастис, знакомый торговец Корриера, сердито посмотрел на раба и огрел его по спине плетью. После этого Джеф стал подчиняться, однако весь пылал от ярости. Это чувство отражалось также в глазах трех остальных рабов из его группы. На лицах четырех негров застыли опустошение и бессилие. Джеф понимал не все разговоры между торговцами и покупателями, однако догадался, что многие пытались торговаться. Они хотели иметь только мирных, спокойных рабов, и каждый из этих людей знал, что от таких работников, как Джеф, в конце концов будут одни неприятности.
— Они всегда готовы удрать! — сказал один другому. — Стоит выпустить их на три минуты из виду, и они уже будут на дороге в горы.
Пастис, однако, расхваливал свой товар.
— Они больше не удерут, это я вам гарантирую. Им же не надоело жить. Посмотрите вот на этого… — Он приподнял необычно длинные волосы одного из рабов, и Джеф резко втянул воздух, увидев, что у этого человека больше нет ушей. Кроме того, на его плечах красовались выжженные огнем клейма. — В следующий раз вы можете перерезать ему сухожилия на ногах и…
— И после этого я не смогу использовать его даже в качестве сторожа для скота, — насмешливо сказал один из покупателей. — Тогда он ничего не будет стоить, а жрать будет все равно.
— Он не захочет больше рисковать, — утверждал продавец. — И остальные тоже. Поэтому мы и смешиваем их между собой. Уж мы-то кое-что в этом понимаем! Остальные видят, что произошло с их собратьями, и это их отпугивает!
— Попытка бегства? — тихо спросил Джеф у безухого мужчины, быстро опустившего свои волосы на рубцы, которые были у него вместо ушей.
Раб кивнул.
— Больше месяца назад я думал, что смогу убежать. Но меня все же поймали. Я искал лагерь Макандаля и спросил дорогу не у тех людей. — Он сделал бессильный жест рукой. Вероятнее всего, он наткнулся на доносчика. — Второй раз я сбежал две недели назад, — продолжал говорить этот человек, хотя его никто не спрашивал. — Но сухожилия мне не перерезали. Мец очень милостив. — Раб мрачно улыбнулся. — Не калечить Пьерро, только продавать.
Джеф поднял брови. «Милость» рабовладельца, без сомнения, объяснялась словами надсмотрщика: раб с перерезанными ахиллесовыми сухожилиями больше ничего не стоил, тогда как хороший работник приносил хоть какую-то прибыль, пусть даже он был склонен к побегам.
В конце концов для этой группы нашелся серьезный заинтересованный покупатель. Мужчина был высоким и худым, с холодными глазами стального цвета. На поясе у него была шпага, на перевязи — мушкет, и, конечно, в руке он держал плеть.
