Образы слились, и теперь между кругом и пентаграммой заструился бурлящий поток энергии.
— Cum morair, medium solvar et inter opus! — воскликнул Лорд
[17]
.
Астральный сноп начал сжиматься, узиться, пока не превратился в черную, извивающуюся змею. Она упала на каменный пол, зашипела, и исчезла между гранитных плит.
Зомби не двигался, вглядываясь в то, что было видно только ему.
— Время пришло, — чуть слышно прошептал он.
Глава 6
Гора Калимдора
1
Мы остановили коней у подножия горы, вершина которой терялась в облаках, сливаясь с ними своей белой снеговой шапкой. Позади оставалась полная весеннего тепла и цветения щедрая долина, незаметно переходившая в щебенистое предгорное плато.
Кое-где чудом пробивались сквозь камень и продолжали расти бледные и бессильные травянистые стебли. Тонкий, но непрерывный людской поток паломников протоптал тропу, с трудом взобравшуюся на первые валуны и вьющуюся дальше то по крутизне, то спиралью охватывая особенно отвесные участки пути.
Казалось, что по мере приближения к каменному великану, весна отступает, а ушедшая было зима нашла приют в узких расщелинах, поглядывая оттуда ледяными глазами и посылая идущим холодные безрадостные вздохи.
Мы со Снежаной переглянулись — путь предстоял нелегкий, тем более, что местами, на особой крутизне, придется ехать, не сворачивая с тропы, приноравливаясь к медленному шагу паломников. Все они шли пешком, как и полагается людям, решившимся на долгий тяжкий путь к какой-либо святыне.
Многие были босиком и не только по бедности, но и для дополнительного усложнения дороги. Смиренные просители хотели явить прорицателю, судьбе или кому-то еще, высшему и могущественному, свое преклонение перед тем решением, которое будет принято по их просьбам.
Заскорузлые, с потрескавшимися черными пятками ступни крестьян, привыкших обходиться без обуви с ранней весны до поздней осени, соседствовали с бледными израненными ногами зажиточного люда, даже по коврам ступающего в сапогах и туфлях.
Снежана в сердцах воскликнула:
— Ну и занесло же этого Калимдора под самое небо, не мог найти места поприличнее!
Я отозвался:
— Ты бы еще пожелала, чтобы он сидел на городской площади в харчевне. А трудности пути, усилия, которые вознаграждаются встречей с магом, а поэзия достижения цели, тайна прорицателя, живущего почти на небе, возле богов, подслушивая их разговоры? Доступность лишает цель изрядной доли привлекательности. Во всяком случае, пусть тебе послужит утешением возможность пользоваться лошадьми — ведь мы не паломники, нам не о чем просить.
Она улыбнулась и легонько тронула поводья, направляя коня на первый валун. В начале подъема нам удавалось ехать по краю тропы, не мешая путникам и лишь наблюдая за ними, изредка встречая усталый и завистливый взгляд.
Остальные двигались, углубившись в собственные переживания, забыв о тяготах пути и разбитых ногах. Очевидно, мысленно все повторяли обращения к колдуну, пытаясь сделать просьбы еще более убедительными, чтобы не получить отказ в исполнении заветного желания.
Некоторые увлекались настолько, что говорили вслух. Еще не старый мужчина, плотный и кряжистый, очевидно привыкший к тяжелой работе, ступая затвердевшими подошвами по острым камням, бормотал:
— Глупец, ты станешь нищим после моей смерти. Оставить дом, виноградник и уехать в город, чтобы учиться у какого-то проходимца астрологии! Много ли богатства она принесла людям? А не забыл ли ты, сынок, костер, на котором горел такой звездочет, неправильно предсказавший судьбу князя? Сколько радости было, когда ты родился, посадил первый куст и ухаживал за ним. Помнишь ли, какие огромные кисти висели на нем, покрытые росой, каждая виноградина почти как слива, такая же дымчатая. И вдруг заезжие скоморохи смутили твой ум, и ты пошел за ними, да и пропал, уж сколько месяцев нет известий. Слава богам, что мать умерла в пору нашего счастья, как бы она плакала сейчас, страдая о тебе! А может быть, она бы сумела уговорить тебя остаться, кто знает. Лишь бы колдун нагадал мне скорое твое возвращение!
Слушая это горькое обращение к сыну, не предназначенное чужим ушам и случайно подслушанное, я думал:
«Оставь ты своего сына, пусть сам выбирает дорогу и плачет, если совершил ошибку. Разве только он нуждается в счастье? А ты, проработавший всю жизнь на винограднике, разве ты не должен наконец позаботиться о себе? Сын твой молод, пусть идет, куда считает правильным, а ты… нет, не забудь, забыть ты не сможешь, но хотя бы отстранись от него, найди то, что любезно твоему сердцу, подними глаза к небу. Избавься наконец от ответственности за другого человека, которая лежала на тебе всю жизнь, подумай о себе».
Короткий отрезок пути позволял ехать быстрее, и я слегка сжал сапогами бока лошади, ускоряя ее шаг. С удивлением я почувствовал доносившийся откуда-то дымок и услышал блеяние коз.
Ведунья, которая ехала позади, заметила:
— Смотри, даже здесь живут люди!
Только теперь я увидел притулившуюся под горным уступом хижину, одну стену которой составляла скала, а три других были сложены из ничем не скрепленных валунов. На маленькой огороженной площадке толпились козы, здесь же остановилось несколько путников, которым изможденная, одетая в рванье женщина продавала молоко.
Мужчина, сгорбленный, казавшийся окоченевшим от царившего здесь почти круглый год холода, вынес из дверей огромный казан с кипятком, в который добавил небольшой ковш молока. Эту обжигающую жидкость с наслаждением пили те, кто не мог позволить себе иного питья.
Молодые родители, красивые лица которых несли на себе отпечаток постоянного страдания, постелили на камень телогрею отца, усадив на нее мальчика со старым лицом, искривленным телом, похожими на лучины тонкими руками и ногами. Мать поила ребенка горячей водой, а отец бережно пересчитывал мелкие монеты, которые высыпал из тощей поясной сумки.
Снежана задержалась, чтобы дать им денег, но не было у нас гривен и счастья для всех, кто сейчас шел по этой печальной дороге и так нуждался в том и другом. Сердце мое заныло от сострадания при виде этих людей, но я не мог облегчить их боль, как и Снежана, испытывающая такое же чувство беспомощности.
