Первое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима
[69]
. Окрестности города Могонтиака
[70]
Группа всадников с вершины холма смотрела на наведенную через реку понтонную переправу.
Один из всадников на добрый локоть возвышался над остальными: Гай Юлий Вер Максимин, командующий западными легионами.
– Он идет сюда со своими сирийскими легионами, – сказал Маний Митрил Скорпион, префект лагерей собравшейся у Могонтиака армии. – С мавританской конницей, осдроенскими лучниками, парфянскими ауксилариями. Мне это не нравится.
– А мне нравится! – заявил Максимин. – Легкая конница, стрелки, пращники – это то, что нам нужно. В германских лесах они нам очень пригодятся.
– Так-то оно так, но ведь у нас есть свои лучники и своя легкая конница, – сказал Гонорий Плавт, три дня назад назначенный praefectus VIII augusta leg.
[71]
– Александр же оголил восточные границы, забрал даже мавританскую конницу из ливии. Он ведет с собой слишком большое войско. Большее, чем требуется тебе. Я думаю, он намерен сместить тебя с должности командующего и командовать армией сам.
– Глупости, – высокомерно ответил Максимин. – после того как алеманнские племена объединились, есть только один человек, способный их разгромить.
Это я. Неужели ты думаешь, что этот мягкотелый мальчишка рискнет сам выступить против алеманнов?
– Я ничего не думаю, Гай, – сказал плавт. – Я лишь передаю то, о чем говорят в Риме. – И уточнил на всякий случай: – Не на форумах – в палатине. Сенат тебя ненавидит за то, что ты отстраняешь их от командования армией…
– Все назначения утверждены императором! – возразил Максимин.
– Вот это меня тоже настораживает! Слишком легко утверждаются все твои проекты. Это не похоже ни на Александра, ни на его мамашу…
– Не беспокойся, – сказал Максимин. – У меня здесь тоже три легиона. А через месяц подтянутся еще два. И все они преданы мне и только мне! Все знают: из мальчишки никудышный командующий. Только и умеет, что откупаться после глупых потерь!
[72]
Трудно поверить, что это – потомок победоносного Септимия! Воистину измельчали наши августы!
– Вот прекрасный случай поправить положение, – усмехнулся Маний Митрил.
– Нет! – отрезал Максимин. – Я присягнул императору – и присяге не изменю! Я не макрин!
[73]
Хватит об этом. Сейчас я намерен думать только об алеманнах…
Глава первая Примипил Геннадий Павел Череп
Зима девятьсот восемьдесят седьмого – восемьдесят восьмого года от основания Рима. Лагерь XI легиона. Провинция Нижняя Мезия, неподалеку от г. Номы
Эта зима прошла на удивление быстро. Наверное, потому, что работы было – невпроворот. Примипил Гонорий Плавт – в постоянных разъездах и легионом практически не занимался – крутил какие-то неизвестные дела. Черепанов подозревал: не военные, а политические. Его в известность не ставили. Да ему и не до того было: он фактически выполнял обязанности примипила. И большую часть обязанностей легата, который еще в середине декабря укатил в Рим. Дескать, ему как члену сената положено присутствовать при присяге новоизбранных консулов
[74]
и жертвоприношении. Как будто без него бычков не прирежут или Юпитер обидится. Впрочем, без Метелла даже проще. Но обязанности легата и примипила, плюс свои собственные, плюс организация всей пограничной службы вдоль двухсоткилометрового участка побережья – это сурово. Однако Черепанов справлялся кое-как. С помощью префекта и трибунов. С помощью опытных кентурионов и отлично налаженной службы разведки. За три месяца на его участке границы не было ни одного серьезного инцидента, хотя зима была холодная, Данубий замерз, и западнее, в Паннонии Норике, варвары будто с цепи сорвались. Чуть метель или снегопад – перебирались по льду на римский берег, просачивались между заставами и грабили, грабили, грабили… лазутчики доносили: то ли у них там неурожай был, то ли падеж скота, то ли еще какая напасть. А Максимин со свойственной ему жесткостью еще осенью перекрыл германцам кислород: пресек их торговлю с Империей. Черепанов такой подход одобрял. Варварские купцы – они купцы только до тех пор, пока силу над собой чувствуют. И при малейшем послаблении моментально превращаются в разбойников. Но государственная политика императора Александра была принципиально другой. Не душить волков, а подкармливать. Определенный тактический смысл в этом был. Убытки от варварских налетов намного превышали размеры возможных дотаций. Однако со стратегической точки зрения такой подход был для Империи губителен, поскольку усиливал потенциального противника. И здесь, на германской границе, варварам приходилось платить кровью за каждую горсть сестерциев. Зато на востоке, в Сирии, никто не мешал Александру претворять в жизнь свои собственные планы, поэтому от персов откупились: землями и золотом. Дорого. Пришлось вводить новые налоги, хотя и прежние собрать было нелегко.
Из-за этих событий за всю зиму Черепанов видел Максимина только однажды. И приехал главнокомандующий даже не в лагерь, а в Новы.
[75]
Возникли какие-то проблемы с поставками продовольствия. Черепанов в эти дела не вникал. Полагал: на то есть квесторы и трибуны, и латиклавий Деменций Зима способен организовать снабжение не хуже, а лучше самого Черепанова. Тем не менее проблемы возникли. Потому что перебравшиеся через реку германцы ухитрились схитить зерно, предназначавшееся для одного из паннонийских лагерей, и Максимину потребовалась поставка провианта из Мезии.
О том, что Максимин – в Новах, Черепанов узнал через час после того, как фракиец въехал в городские ворота. Командующий западной армией передвигался стремительно и появлялся как снег на голову. И радости от его появления было еще меньше, хотя снег в эту зиму тоже всех достал.
