— Если когда-нибудь у меня появится злейший враг, непременно притащу его сюда ночью, — Пообещал он и устало привалился спиной к стене.
— Судя по твоему тону, злейший враг у тебя уже есть и ты только что выполнил свое намерение, — равнодушно заметила Алена и поднялась.
Ноги ее заныли, впрочем, и спина, и шея, и руки, да вообще все затекшее от долгого сидения в одной позе тело просто разваливалось на составные части.
— Хочу домой, — проныл Вадим жалобно, — хочу в душ, хочу чаю…
— Мне казалось, что после просмотра столь жарких сцен мужчина должен хотеть совсем иного. — Она выбралась из-за кресла и оглянулась.
— Иного?! Да я теперь этого еще лет пять не захочу! — проворчал он, все еще копошась за огромной спинкой.
— Ты просто старая развалина. — Алена быстро юркнула в приемную, дабы не вступать в перепалку, надела перчатки и открыла тот самый черный шкаф, о котором ей сообщил Кузьмин-Зорин в начале этой жуткой ночи.
«Как он там?»
Впрочем, мысли о писателе моментально пресеклись появлением разъяренного следователя. Он подлетел к ней и дернул за руку, заставив резко развернуться.
— Какая муха тебя укусила?! — удивилась Алена.
— На что ты намекаешь, утверждая, что я старая развалина?! — заорал он, презрев то, что его могут услышать не только очередные случайные посетители офиса, но и жильцы соседних домов.
— Господи боже! Ты что, спятил?! Я уже и забыла…
— Ну разумеется, ты забыла. Что еще можно ожидать от журналистки с куриными мозгами, которая играет в «Никиту» по ночам?!
— Куриными мозгами?! — "Плевать я хотела на жильцов целого района!
Сейчас я ему такую затрещину отвешу, что проснутся даже мертвые на дальнем кладбище!"
— Вот именно! Это же надо придумать — устроить судилище с экрана. Да даже если бы ты стала общественным прокурором для какой-нибудь тети Мани, которая недовешивает помидоры на рынке, — все равно это неэтично, потому что не пойман — не вор! Но нет! У нас большие планы на собственную смерть! Мы хотим прижать к ногтю господина Горина, никак не меньше! А почему не объявить войну Саддаму Хусейну?!
— Ты идиот! — Она попыталась отвернуться, но он схватил ее за плечи и тряхнул.
— Да, я идиот. Я привел не правильный пример. Саддам бы тут же в штаны наложил, едва увидев тебя. И вся его армия проделала ты то же самое. Ты понимаешь, куда лезешь?
— Да чего ты привязался? — Алена мотнула головой. — Тебе-то какое дело?! Я понимаю, что ввязалась в очень опасное предприятие, но тебя же никто сюда не звал. Вот и проваливай. Подумаешь, глас разума нашелся! Катись к своей криминалистке Лене, и нечего сшиваться рядом с такой курицей. Лена твоя сознательная: из дома на работу, с работы домой, будет тебе борщи варить…
— Нет! Я больше этого не вынесу, — прошипел он. Вот тут Алена испугалась, подумав, что сейчас он точно потеряет над собой контроль и стукнет ее кулаком по голове. На этот раз она его точно довела до ручки.
Она зажмурилась, ожидая всего, чего только можно ждать в такой ситуации. Но вместо всего этого вдруг ощутила его теплое дыхание на своем лице и прежде, чем что-либо успела понять, уже падала в его объятия.
Глава 18
«Нет, ну где же он, черт возьми?! — Алена медленно отложила лист с копией договора какого-то очередного клиента с фирмой „Дом“ и, взяв в руку следующий из высокой стопки, помахала им в воздухе. — Не может такого быть, чтобы он вот так…»
Она уставилась на листок: «Голушко Евгений Петрович… ммм… такая-то набережная, такой-то дом… Господи, как вы мне все надоели!»
С этими словами она отложила и этот лист к предыдущему. Поскольку проделала она столь нехитрую операцию далеко не в первый раз, то теперь перед ней на столе лежали две примерно одинаковые стопки листков: одна — просмотренная, другая — еще нет. Алена улыбнулась, вспомнив, как мимо них с Вадимом носился взмокший от важности Кузьмин-Зорин, перетаскивая папки с договорами к копировальному аппарату и обратно. За окном уже откровенно рассвело, по опустевшей за ночь улице зашуршали шинами первые автомобили. Зорин что-то лепетал про несвоевременность, несуразность и даже дикость происходящего. А они… они с Вадимом просто не могли оторваться друг от друга.
В этом «мошенническом» офисе действительно совершенно некстати она вдруг поняла, что плевать она хотела и на политику, и на Горина, и, как ни стыдно признать, на все беды, которые этот человек уже принес или принесет простым гражданам. Плевать она хотела на все, пока рядом с нею ее замечательный следователь. Она стояла, улыбаясь как последняя идиотка, мало что соображая, только прижималась к нему все сильнее и сильнее, боясь отпустить его из своих объятий. Терещенко явно испытывал чувства, схожие с ее собственными, потому что его руки намертво сцепились вокруг ее талии. Несчастному писателю пришлось их чуть ли не взашей вытолкать на улицу, так как часы уже показывали половину восьмого и вскорости должны были явиться его сменщики. Алена от души поблагодарила парня за то, что он не растерялся и взял на себя разбор документации. Она захватила с собой те самые последние листы договоров, которые Зорин ей любезно скопировал на ксероксе, и, все еще цепляясь за руку Вадима, села в его «пятерку». На этом воспоминании блаженная улыбка исчезла с ее губ.
Конечно, они приехали к ней домой и остаток ночи, а вернее, начало нового дня провели вместе. Но потом произошло совершенно неожиданное: Терещенко вдруг буркнул что-то похожее на недовольное:
«Все равно не понимаю, почему…» — и дальше повел себя совсем необычно: он быстренько собрался и смылся. Подобного раньше никогда не происходило. Он обожал варить для нее кофе, они любили долгие беседы на кухне, он никогда не стремился поскорее уйти. Наоборот, всегда тянул время, чтобы побыть с ней еще минутку. Даже когда сильно опаздывал. А тут — сбежал, пряча глаза, практически выскочив из постели.
И вот прошел уже целый бесполезный день. Наступил вечер, а он так и не позвонил. Почему он так поступил с ней? Он жалеет о том, что случилось этой ночью? Он ненавидит ее за это? Он боится возобновления отношений и решил порвать их еще раз столь жестоким образом?
Алена измучилась догадками. За этот томительный день она не меньше десяти раз подходила к телефону, собираясь сама отыскать Терещенко и задать ему все эти вопросы, но каждый раз клала трубку. Ей не хотелось услышать его ответы. Пусть уж лучше слабая надежда, пусть мучительное ожидание — по крайней мере, это хоть что-то.
Она обхватила голову руками: «Ну почему он так с ней поступил?!» За этот дурацкий день она устала больше, чем за все месяцы их разлуки. Устала душевно, устала по-настоящему, до апатии. Она прочувствовала каждой клеточкой слова Валентины Титовой, те, о бесконечном ожидании. Она поняла, что такое слушать шаги на лестнице, нестись к звонящему телефону и каждый раз разочаровываться, не услыхав знакомого голоса.
