«Наверное, он до сих пор дуется, что я сбежала, — подумала она о телохранителе, — видеть меня не желает».
Вообще-то она сознавала, что обидела Рябого. Он скорее всего за те четыре злополучных часа успел всю Москву на машине облететь, да и вообще, страшно переживал.
«Интересно, с того самого дня мы с Викторией даже не говорили об этом. Ну… хотя она, конечно, пыталась узнать, что делала я, зато ни словом не обмолвилась, что делали они. А ведь по всем разумным доводам, Рябой должен бы был прибить ее на месте за пособничество. Разумеется, если она не забыла ему сообщить о своем участии в побеге. Нет, этого и не нужно было делать: он — профессионал, скорее всего, сам догадался».
Сашка дошла до парадной лестницы дома и вновь подивилась тишине, царящей как внутри него, так и снаружи. Потом вспомнила, что и отцу никто из участников злополучной поездки в Москву не доложил о ее четырехчасовом исчезновении. Может, они сговорились молчать? Тогда почему ее не предупредили, чтобы не проболталась? Она ведь могла. Не отцу, так Виоле или еще кому-нибудь. Просто так, не по подлости душевной, а от переполнявших на тот момент чувств.
«Где, интересно, Павел? — понятно, почему она тут же подумала о своем странном знакомом. — Его-то почему нигде не видно?»
Удивительно, что она подумала о нем только спустя час, после того как проснулась. Действительно, странно, если учесть, что вчера она заснула с мыслями о нем.
Вечером она спросила отца, кто такой Павел. На что тот только улыбнулся и поцеловал ее в лоб.
— Но ты же не ответил! — возмутилась она, потому что отец не отвечал на ее вопросы лишь в том случае, если ответы она все равно понять не в состоянии. Случалось такое крайне редко, а точнее, всего дважды. Первый раз, когда она спросила его насчет матери: «В чем мы виноваты? Почему она погибла? Почему она покинула нас?» А второй раз, когда Сашка заинтересовалась, откуда у отца так много денег. Это было четыре года назад, в тот момент, когда он впервые привез ее на строительство дома, в котором они все теперь обитают. Она так и спросила: «Папа, откуда ты берешь деньги?» Тогда он тоже грустно как-то улыбнулся, покачал головой и произнес: «Потом как-нибудь, когда ты научишься извлекать интегралы…» Поскольку она даже представить себе не могла, что такое интеграл и откуда его следует извлекать, то и не стала больше спрашивать. А вчера произошло примерно то же самое, в смысле с его ответом.
— Пап, — она плюхнулась на кровать и взглянула на него с нескрываемым протестом, — я уже имею представление об интеграле.
— Этого недостаточно, чтобы понять, кто такой Павел, — загадочно ответил отец.
— Да? — она усмехнулась. — А ты сам-то понимаешь?
— Я-то? — переспросил он и, как-то неуверенно хмыкнув, ответил: — Достаточно того, что мы вместе работаем.
— Он твой сотрудник?
— Скорее партнер, — Аркадий Петрович выудил из кармана брюк платок и вытер лоб. Руки его подрагивали.
Сашка это заметила и разволновалась. Отец редко давал волю чувствам. Практически никогда. Странно, что теперь, в довольно спокойной обстановке ее спальни, не смог сдержаться.
«Кто ж такой этот Павел? И почему у него такая власть над отцом?»
— Пап, — спросила она, — ты его боишься?
— Я? — он выпрямился и убрал платок. — Ты же знаешь, что я никого не боюсь.
— Ты боишься его? — она повторила с нажимом.
— Да нет, — слишком беспечно ответил он, — нет, что ты. Просто он нужен мне как партнер. Без него я теперь и шагу не могу ступить.
— Новое дело? — его фраза ее озадачила.
— Новое дело, — быстро повторил за ней отец, — новое и очень ответственное.
— Это связано с объединением твоих компаний? — ничего другого ей в голову не пришло. Она вообще с трудом себе представляла, как такой юнец мог заниматься серьезным бизнесом или вообще вести какие-либо дела, уровень которых был бы близок к уровню дел Мамонова.
— Да, — снова слишком быстро согласился с ней отец.
— А почему ты рушишь собственную империю? — она вскинула голову и взглянула на него с вызовом: — Когда я вошла в кабинет, ты отдал приказ спустить акции нескольких компаний. Это же прямое разорение, не так ли?
Он потрепал ее по щеке:
— А девочка-то наша будет крутым бизнесменом. Не передумала еще насчет своего журналистского факультета, а?
Сашка поморщилась:
— Хороший журналист должен разбираться в азах экономики. Но я настаиваю, ответь, почему тебе больше не нужны компании в Германии и Прибалтике? Почему ты не хочешь вкладывать в них деньги?
Он пожал плечами:
— Для меня они отработали свое, так что больше не представляют интереса, — он снова поцеловал ее в лоб. — Ну, что? Я ответил на все твои вопросы?
— Ты даже не представляешь, сколько у меня вопросов, — Сашка улыбнулась ему.
— Ладно, оставим что-нибудь на завтра, детка. Я должен закончить дела.
С этим он и вышел.
Сейчас Сашка закинула голову и зажмурилась: когда-нибудь она все поймет. Но почему когда-нибудь, почему не сейчас?!
* * *
Сегодня вчерашний разговор с отцом показался ей не столько уж значимым. Подумаешь, он всегда занят. Всегда в их доме решаются жизненно важные вопросы относительно каких-нибудь компаний или целых синдикатов. Вечно кого-то разоряют, чтобы потом скупить на корню, или, наоборот, инвестируют. А как же без этого? Такой у отца бизнес. А он очень часто вечерами выглядит бледным и уставшим, потому что дни на его долю выпадают нелегкие. Так что вчера был один из долгих трудных дней, особенно если учесть смерть Галины.
Сашка мотнула головой и тут же услыхала тягучие арпеджио, доносящиеся сверху, — наверное, Виктория высвободилась из пут неугомонного следователя Синичкина и решила перевести дух, перебирая клавиши. Играла она «Лебедя» Сен-Санса. Добежав до середины лестницы, Сашка замерла и прислушалась. Тетушка играла вдохновенно. Сашке захотелось встать на пуанты, как балерине. Но она была плохой ученицей, и ее уже лет пять как выперли из балетного училища, так что она передумала, справедливо решив, что позориться, даже тут, на дворе, где и зрителей-то нет, все равно не стоит. Иногда она немного жалела, что ей уже не придется выступать на сцене Большого театра. Но что ж поделаешь. Балериной она быть никак не могла. Она лишь однажды вышла на сцену — в шесть лет. Был какой-то важный концерт. В нем же пела и ее мать, а отец с Виолой сидели в зале. Они танцевали всем младшим составом — тремя начальными классами. Но папа сказал тогда, что он заметил в концерте лишь двух истинных женщин, двух красавиц и двух настоящих профессионалов — это были его жена и его дочка. А чего еще можно было ожидать от настоящего мужчины, такого, как отец, который к тому же обожал свою семью. Но тогда Сашку его признание вдохновило. Теперь же, вспомнив, она улыбнулась. С другой стороны, даже хорошо, что мать никогда не узнает о ее несложившейся балетной карьере, она бы расстроилась. Она очень хотела, чтобы дочери продолжили ее путь на сцене. Но Виола страдала полным отсутствием как голоса, так и слуха. А Сашка оказалась не слишком способной танцовщицей. Все, что у нее осталось на сегодняшний момент от изнурительных занятий в балетном классе, так это длинные, «вытянутые батманами» худые ноги да редкое желание вспомнить былое, встав на носочки под музыку Сен-Санса.
