А вот разум подсказывал, что сердце ее не право. Ведь все, что творится в доме с появлением Павла, может происходить разве что в палате для умалишенных. А они все нормальные люди. Значит, ненормален Павел. Не в том смысле, что у него крыша отъехала, а в том, что он действительно не совсем человек.
«Господи! Да как же во всем этом разобраться? И почему Синичкин, узрев снимки, решил, что узнал тайну всех преступлений? Как это все связано?!»
Пока она думала, успела принять душ, переодеться и даже выпить кофе на пустой кухне. А потом пошла к пруду. По дороге встретила дворника Игната, который и сообщил, что Аркадий Петрович уже вернулся домой и пошел прогуляться до беседки.
Сашка, теряясь в неприятных догадках, опрометью бросилась туда же. Почему ей казалось в тот момент, что не в библиотеке, а в разговоре с отцом ей откроется некая страшная тайна? Она не могла сказать. Она хотела увидеть отца всем сердцем, потому что устала от неразберихи последней недели, но одновременно боялась узнать что-то, что перевернет ее представления о собственной жизни, да и о жизни ее семьи.
Мамонов сидел в беседке. Сашка добежала до нее и застыла в двух метрах, не решаясь подойти ближе. Он оглянулся на шум и, улыбнувшись, похлопал ладонью по скамейке, приглашая сесть рядом.
— Я сижу тут и размышляю, что тебе сказать?
Она почувствовала в нем напряжение, словно он не решался сделать первый шаг. Она присела рядом и замерла, опустив голову.
— Прежде всего я хочу, чтобы ты навсегда запомнила, что самое дорогое в моей жизни — это ты и Виола. Самое дорогое. Дороже вас у меня никого не было, нет и не будет.
— Я знаю это, папа.
— И еще у меня была ваша мама. Я очень ее любил. Когда ее не стало, я поверил, что мир перевернулся, что теперь ничто не имеет значения.
— Знаешь, о чем я вспомнила? — она усмехнулась. — Ты никогда не бросал окурки под ноги, помнишь? Ты всегда говорил, что нужно беречь свою Родину, начиная с малого. А потом ты перестал беречь Родину, ну это как-то глупо звучит, когда речь идет о мелком мусоре. Только меня это в первый год без мамы удивляло. Ты бросал окурки под ноги, и вообще, в этом смысле тебя словно подменили…
— Правильно, детка, ты попала в самую точку. Меня перестало заботить все: и окружающая среда, и богатство страны. Единственное, чего мне хотелось, так это сделать вашу жизнь похожей на сказку. Пусть сказку без главного, без мамы, но сказку. Чтобы вы с Виолой не знали никаких проблем. И у меня это получалось до недавнего времени.
— Я все равно не понимаю.
— Мне надо было выбрасывать окурки в урну. А я этого не делал. Я говорю тебе это потому, что, наверное, ты узнаешь обо мне много такого, чего я бы не хотел, чтобы ты знала. Помни, что в последнюю минуту я сожалел.
— Папа, ты так говоришь, словно собираешься на голгофу, — голос ее дрогнул.
— Ну, вряд ли на голгофу…
— Это как-то связано с Павлом?
— Разве он не говорил с тобой?
— Он говорил странные вещи, что я должна выбрать между семьей и им. Что там, куда он меня приглашает, не будет ни тебя, ни Виолы, ни Виктории. Знаешь, он говорил так, словно речь шла о каком-то другом мире…
Тут Сашка осеклась, глянула на отца испуганно и, прикрыв рот рукой, прошептала:
— Боже, папа! Он действительно говорил о другом мире? Папа, это что, все правда?!
— Отчасти, детка, отчасти.
— Ты веришь в эту чушь?! Ты веришь, что он призрак?
— А ты не веришь?
— Да я просто не могу в такое поверить! Это же фантастика, причем даже не научная. Ну, мы все верим в бога, даже в церковь стали ходить. Только это же совсем другое. Бог же не спускается из-под купола, как какой-нибудь воздушный гимнаст.
— Котенок, в мире еще очень много непознанного, и ничего нет в том странного, что одна загадка природы вдруг взяла да и разгадалась в нашем доме.
— Это ты говоришь? Ты?!
— У меня есть на то основания, поверь мне.
— Папа, скажи мне прямо, ты действительно считаешь, что Павел пришел с того света? Что он призрак?!
— Я склонен так думать.
— А зачем он пришел?
— Это нелегко сказать… — Мамонов замолчал, долго смотрел на деревья на другом берегу пруда. Наконец тихо проговорил: — Странно, правда? С одной стороны, сосновый бор, а с другой — ивы. А мы с тобой словно на границе миров…
— Не может быть, — прошептала Сашка, до которой в этот момент дошел ужасный смысл всего происходящего. — Папа, ты собираешься уйти с Павлом?
— Когда-нибудь это должно было случиться, милая, — он обнял ее и прижал к себе.
В его движениях, в его голосе чувствовалась спокойная уверенность человека, уже все для себя решившего.
Сашку затрясло. Тело ее превратилось в страшную машину, концентрирующую в себе разрушительную энергию, которая вот-вот вырвется наружу.
— Сейчас я спокойно ухожу, потому что знаю: дело мое оформилось и во главе него теперь Виола. Она не даст в обиду себя, она не даст в обиду тебя. Все будет хорошо.
— Нет! — Сашка дернулась и, упав лицом в колени, зарыдала, громко причитая: — Я чувствую, я чувствую, что это Виола виновата. Она давно рвалась к власти. Папа, не верь ей! Она гадкая, ну почему ты веришь!
— Милая моя, котенок, — он гладил ее по встрепанным волосам, — не нужно так о сестре. Тебе же жить с ней.
— Да я удушу ее! Я ее в клочья разорву!
— Перестань, она тут ни при чем.
— Как это ни при чем! Ведь она же теперь во главе твоего предприятия! Дураку понятно, что ей именно этого давно хотелось. Теперь она все это получила.
— Так ведь к этому все шло. Кто же, как не она должна была бы встать во главе после моего ухода. Для кого я столько работал, девочка? Настанет время, ты выучишься и, если захочешь, тоже придешь в наше семейное дело. Ну же, Александра! Перестань плакать.
— Папа! По-твоему, я должна спокойно помахать тебе ручкой? Ты за кого меня принимаешь? И потом, это несправедливо. В семь лет я потеряла мать, в восемнадцать расстаюсь с отцом. Я же теперь буду круглой сиротой, а люди до старости живут со своими родителями. Папа, я люблю тебя и не хочу терять. Ну, не хочу!
Она вскинула голову, уставилась заплаканными глазами в голубое небо, упрямо повторяя:
— Не хочу! Не надо!
— Ну хватит! — рявкнули за спиной.
Сашка замерла, медленно оглянулась. Мамонов поступил точно так же.
У беседки стоял капитан Синичкин. Он был бледен, отчего веснушки на его вздернутом носу казались темными и зловещими.
— Хватит, — повторил он уже тише, — достаточно ребенка мучить. Никуда твой папа не денется.
— То есть как? — изумился Аркадий Петрович. — Потрудитесь объяснить.
