Я вздрогнула. Я не думала над этим. Знал бы он, о чем я сейчас думала, так, наверное, высадил бы меня из своей машины.
— Ну так связываешь?
А он не из терпеливых. Сложно с ним будет. Странно, но я уже строила планы.
— Наверное, стоит связать… — медленно проговорила я.
— Я вот все думаю…
— Да ну?
— И почему ты все время пытаешься меня обидеть? Значит ли это, что я могу остаться у тебя на чашечку кофе? — его глаза сверкнули. Обычно такие взгляды бросают герои кассовых боевиков.
Я икнула и покраснела.
— Значит, договорились, — констатировал он и продолжил как ни в чем не бывало: — Не понимаю я этого убийства. Если одному человеку приходит извещение о завещании от второго, прости, уже покойного, то почему убивают третьего? Логичнее было бы ожидать, что убьют тебя.
— Огромное тебе спасибо за несокрушимую логику! — я покраснела еще больше. Теперь уже от злости. Ничего себе предположения! А где элементарное чувство такта?! И этот человек еще рассчитывает на чашку кофе из моей заботливой руки. Стрихнин он получит, а не кофе. Или пурген, на худой конец!
— Ну извини, — он улыбнулся одной из тех многозначительных улыбок, кои тоже встречаются в кассовых боевиках. — Однако предположим на мгновение, что завещание твоего отца может кого-нибудь заинтересовать. Кого? Только близких родственников твоего отца, о которых ты ничего не знаешь. Например, его других детей. Ну или кого-нибудь в этом роде. Другими словами, людей, претендующих на наследство. Если убрать тебя, то дорога к наследству расчистится. А если убрать Боккаччо, то… ничего не понимаю.
— Ты рассуждаешь, как заправский следователь, — проворчала я, потому что мне его рассуждения нравились все меньше и меньше. Так он скоро дойдет до мысли, что убийцы обознались и задушили Боккаччо вместо меня по чистому недоразумению.
— Я рассуждаю как здравый человек. Существует две версии убийства: либо убийцам жутко хочется, чтобы ты получила наследство, и, по их мнению, Боккаччо мог тебе помешать это сделать, либо ты и он действительно встретились случайно и его убили по независящим от тебя обстоятельствам.
— Но тогда получается, что мне ничего не грозит. Или убийцы — мои телохранители?
— Хм-м… Интересная версия. Однако мы не знаем истиной причины, почему убили Боккаччо, а потому вряд ли можем быть уверены в твоей безопасности.
— И в твоей! — злорадно добавила я, потому что его умозаключения, не оставляющие мне шанса на спокойную жизнь, меня жуть как раздражали.
— А при чем тут я? — он удивился.
— А Боккаччо при чем?
— Ну все-таки Боккаччо был известным аферистом.
— А ты нет?
— В общем-то у меня есть шансы им стать. Раз я с тобой связался, — он снова ухмыльнулся.
— Ерунда это все, — отмахнулась я. — Съезжу в Италию и открою сейф. Все-таки стоит признать, эти итальянские капиталисты все что угодно затягивают, даже миллионные деловые переговоры умудряются проспать, но что касается дела о наследстве, быстро подсуетились. Даже не ожидала. Ведь как быстро меня нашли.
— Наверное, твой отец не выпускал твою мать, ну и тебя, соответственно, из поля зрения. И в завещании указал, где тебя искать.
— Ха! Не в этом дело! Просто Амалия Федоровна Кузякина одна на миллион. Что сильно сужает круг поиска. Попробовали бы они найти Ирину Петровну Иванову или Анну Сергеевну Петрову. Лет десять бы потратили.
— Чувствую, ты уже не держишь обиды на родителей за столь вычурное имя. Амалия Сверкающая.
— Ну кто тебя просил напоминать о том чертовом клубе? Говорю же, я была под воздействием сильного наркотика.
* * *
И что вы думаете? Он преспокойно вышел из машины и пошел за мной в подъезд. Я поднималась по лестнице и думала, зачем… Но почему-то не могла найти вескую причину для его визита. Так что, кроме сакраментального «зачем?», у меня в голове вообще ничего нового не появилось. Ну, если быть до конца честной, то где-то на периферии моего сознания гнездились доводы вроде: «Он же мне нравится, так почему бы и нет?» или «В конце концов, он же не предлагает лечь в постель, а просит чашку кофе». Но я знала, что все эти мысли — чушь собачья. Раз он мне нравится и он идет ко мне домой в полдвенадцатого ночи, то добром это не кончится. Определенно. Что я, себя не знаю? Но я и понятия не имела, что выйдет все так скверно.
— А когда ты собираешь лететь в Рим? — спросил он.
— Черт, ну почему в моем подъезде лифт работает по такому графику, что мне никогда не удается на нем проехаться! Полечу? Скоро, наверное.
— То есть ты еще не решила?
— Ну, вообще-то у меня есть неотложные дела в Болонье. Клиент заартачился и призывает меня к себе. Я все думала, на кого бы его скинуть. А теперь видишь, как судьба распорядилась. Убью двух зайцев одним выстрелом. И сейф открою, и в Италию слетаю на халяву.
— Мне жаль твоего клиента.
— Он зануда.
— Не буду рекламировать свою продукцию через ваше агентство.
— А тебя туда никто и не приглашает, — сочла своим долгом огрызнуться я.
— Ты так со всеми потенциальными клиентами разговариваешь?
Нужно было как-то разрядить атмосферу. Я повернулась и улыбнулась ему:
— Нет, только с теми, кто напрашивается ко мне на кофе… И кому я не в силах отказать.
— Это говорит о широте твоей души, — он тоже улыбнулся и протянул мне руку.
— Или об узости мышления.
Когда мы слегка опомнились от пылкого поцелуя, то я поняла, что мы стоим на площадке прямо напротив двери Лолы. И дверь в его квартиру приоткрыта.
— Лола! — я открыла дверь пошире. — Ладно уж, я захожу.
Ответа не последовало. Это было странно. Вообще-то я ожидала, что, распахнув дверь, я ударю его в лоб, поскольку он за ней непременно должен был торчать. Но ничего подобного не случилось. В прихожей горел свет.
— Лола!
— Может, оставишь его в покое? — Илья все-таки шагнул за мной.
— Лола — мой лучший друг. Лола! Ну давай выходи. Смотри, кого я привела на кофе!
— Подожди, — Илья как-то нерешительно кашлянул. — Ты ведь не живешь с Лолой?
Я только сейчас сообразила, что он понятия не имеет, в какой квартире я живу, и расхохоталась:
— Лола — мой сосед! А я живу этажом выше.
— Тогда на кой черт мы пришли к нему пить кофе?
— Чтобы ты не думал, что я развратная дрянь.
— Это после того, как ты разделась у шеста? — он хихикнул.
— Не смей мне напоминать!
— Не смей касаться моих приятных воспоминаний!
— Ты невыносим.
