Странно, но сожалений по поводу безвременно утраченной собственной жизни я в этот момент не испытала. Я чувствовала, как горло мое сжимает стальная рука смерти. В глазах моих потемнело, а потом я полетела с космической скоростью навстречу белому пятну. Пятно становилось все больше и больше, потом оно превратилось в сверкающую белизну. Я вдруг отчетливо поняла, что платье на невесте должно быть именно такое — чистое, как крыло ангела, и поклялась, что, если соберусь замуж, надену подобное…
— Эй!
Я открыла глаза и робко поинтересовалась:
— Тебя тоже задушили?
— Ну, знаешь ли! — возмутился Илья.
— Не понимаю, — я с трудом ворочала языком.
Он схватил меня за плечи и резко сдернул с кровати.
— Некогда расслабляться! — голос его мало было назвать взволнованным. Эмоции в его горле клокотали, как лава в вулкане. — Быстро собирайся. Мы уезжаем.
— Куда?
— В Рим, детка! В Интернациональный банк, дорогая!
Он распахнул створки шкафа, бухнул на пол чемодан и начал скидывать в него вещи без всякого должного к ним уважения.
— Поосторожнее! — тут уже я встрепенулась. — Это же Альберто Феретти.
— К черту! — он вдруг схватился за шею и закашлялся.
— Нет уж! — одним прыжком я подлетела к нему и, выхватив юбку, принялась складывать ее так, как того требовала цена, по которой я приобрела ее в магазине.
— Да перестань же! — Сухой кашель согнул его пополам. Он прислонился к дверце шкафа и закрыл глаза, пытаясь с ним справиться.
— Что, мороженого переел, пока я парилась на допросе? — ехидно поинтересовалась я, продолжая аккуратно укладывать юбку в чемодан.
— Не совсем, — выдавил он. — Пожалуйста, дай воды.
— И не подумаю. — Я решила быть жестокой и добавила: — Ты бросил меня на произвол судьбы в холле ресторана. А я была без сознания.
— Амалия! Черт тебя подери! Дай мне воды!
— Угу! И отказаться от удовольствия понаблюдать, как ты корчишься в судорогах?! Даже не проси.
Я глянула на него с укором. И тут второй раз за проклятущий вечер у меня из груди вырвался потрясающей силы крик: «Мама миа!» Шею Ильи пересекала розово-фиолетовая полоска. Не царапина, не синяк, а нечто среднее между ними.
— Что это? — я ткнула пальцем в интересующее меня место.
— Дай воды, умоляю! — прохрипел он, все еще кашляя.
Я бросила юбку и метнулась в ванную.
— Ну? — я не могла дождаться, когда он сможет заговорить.
— Собирайся, ради всего святого, — он все еще тяжело дышал, да и стоял на ногах как-то неуверенно. Его заметно шатало.
— Тебя что, пытались задушить?!
— Ты поразительно догадлива! — он закрыл глаза. — Нам нужно уматывать из этого бандитского города. Знаешь, я вдруг понял, что мне чертовски хочется прожить еще лет пятьдесят как минимум.
— Человек со шрамом на щеке? — я почувствовала, что у меня тоже начинает свербеть в горле, и схватилась за шею.
— Перестань молоть ерунду, — он усмехнулся. — Какой еще шрам?
— Разве не он тебя душил?
— Я в темноте не заметил, кто меня душил, но скажу тебе — это было крайне неприятно.
— В какой темноте? Он выключил свет?
— Амалия, детка, — он обнял меня и погладил по голове. Уезжать мне расхотелось, да и страх прошел. Я бы так всю жизнь простояла, млея оттого, что могу уткнуться лбом в его плечо.
— Скажи, ты его прогнал из номера? — промурлыкала я.
— Амалия, — он отодвинулся от меня. — В номере никого не было, кроме тебя.
— А тот, с ужасным шрамом на щеке?
— Его бы я заметил.
— Странно. Последнее, что я помню, — это носки его ботинок и ужасное чувство, будто он затягивает петлю на моей шее.
— Хорошо, по дороге расскажешь.
Илья снова засуетился, покидал оставшиеся вещи в чемодан, закрыл его, схватил меня за руку и поволок из номера. А жаль, мне номер понравился. Наверное, в нем можно было бы провести немало приятных ночей. Конечно, если за вами не охотятся целые толпы маньяков, которые спят и видят, как бы вас придушить ритуальной тесьмой.
* * *
Рассказ Ильи походил на фрагмент из фильма ужасов. Поняв, что его барышня (то есть я) опять бухнулась в обморок, он со свойственной всякому кавалеру прытью оттащил ее на ближайший диван и, оставив на руках верного товарища (то есть Свиридова), опрометью кинулся в обеденный зал ресторана, чтобы добыть воды или вина. Поскольку в холле и в дверях зала царила страшная неразбериха — люди сновали туда-сюда, — он потратил минут пятнадцать, чтобы добраться до нашего столика. Потом он еще минут десять пытался объяснить ополоумевшему от странных событий официанту, зачем ему стакан воды. Ну а когда он вернулся в холл, то там стало заметно спокойнее, толпа рассосалась, однако и диван пустовал. Ни меня, ни Свиридова на нем не было. Илья пожал плечами, попытался расспросить швейцара, не видел ли он симпатичную брюнетку (Ха! Приятно, что кто-то считает тебя симпатичной!) в компании с мужчиной средних лет. Швейцар ничего путного сказать не мог, только выдвинул предположение, что многих гостей ресторана, к сожалению, увезли в полицейский участок, чтобы снять с них показания. На этом месте Илья вздохнул.
— Два года назад я стал свидетелем драки в Палермо. До сих пор не могу забыть ту мерзкую скотину — местного полицейского, который превратил оставшуюся мне неделю отдыха в кошмар. Он допрашивал меня и допрашивал, словно я не наблюдал за дракой со стороны, а был ее зачинщиком. У меня даже возникло подозрение, что виновников происшествия отпустили по домам раньше, чем свидетелей. Оказывается, в итальянской полиции существует масса каких-то документов, формуляров и тому подобных штук, которые необходимо заполнить в таких случаях. Вот я и заполнял их, вместо того чтобы греть пузо на солнце. Теперь понимаешь, почему я ринулся в ближайший полицейский участок, чтобы узнать, куда они повезли тебя и твоего коллегу?
— Ну… — неуверенно протянула я.
— Амалия, мы же ужинали вместе с этим Кокселем! Я боялся, что они замучат тебя допросами до смерти!
Горячая благодарность растопила последние льдинки недоверия в моем сердце. Как я могла злиться на этого святого человека! Как я могла подумать, что он бросит меня на произвол судьбы!
— И что тебе сказали в полицейском участке? — я погладила его по плечу.
— Ничего. Они развели руками. Я уговорил их позвонить в муниципальный госпиталь. Но там тебя тоже не оказалось.
— А мой мобильный?
— Разве не ты отключила его еще в Римини, чтобы мать не смогла до тебя дозвониться.
— Точно. И что ты сделал дальше?
