— Вот это-то и странно, — Лунин опять вздохнул. — С чего бы Боккаччо лететь сломя голову в Москву, тут же связываться с вами…
— Ну, может быть, это случайность. Может, он был тут по другим делам, — робко вякнула я.
— У него билет с открытой датой вылета. А прилетел он на прошлой неделе в четверг. Судя по всему, нашел он вас довольно легко. Наверное, знал, где искать.
— Знаете, все это кажется полным бредом, — наконец признала я. — В нашей семье даже родовых реликвий не имеется. Ну, я имею в виду, как у моей приятельницы — Вали Гринблат. У них в коридоре, сколько она себя помнила, висела какая-то жуткая картинка, которую Валиной маме завещала ее бабка. Если бы не любовь Валиной матери к своей усопшей родственнице, картинку эту уже давно бы выкинули. А так она три ремонта пережила и висела в коридоре жутким несуразным пятном. Портила интерьер. Пока к Вальке не пришел ее новый ухажер, который, попав в коридор, забыл и про Вальку, и вообще зачем его туда привели. Он как застыл возле этой картинки, как начал вздыхать и охать. Валька даже подумала, что он сейчас за прабабкой в царство мертвых отправится. А когда этот тип оклемался, то начал визжать, что они изверги и ранний рисунок Шагала держат без должного освещения. Оказывается, Валькин поклонник был искусствоведом, как раз специализирующимся на творчестве Шагала, и без лупы мог узнать его технику. А бабка Валькиной матери не то с самим Шагалом, не то с его родственниками имела знакомство. Словом, рисунок этот Шагал ей и вручил давным-давно, когда она еще в Витебске жила. Ну, это все уже потом выяснилось. Вот такая история. Все это я к тому рассказала, что у нас в доме ничего подобного нигде не залежалось. Ну, если не считать китайского календаря 1987 года, который у меня, извините, в туалете висит.
— Можно зайти посмотреть? — тут же оживился Лунин.
— Да, пожалуйста, — великодушно согласилась я. — На нем глянцевая китаянка в красном платье. Все никак не доберусь до нее, чтобы снять с двери.
— Ну, если и вы ничего предположить не можете, то мы и подавно… — развел руками тот, кто писал протокол.
— И что же мне делать?
— Как что? — возмутился Лунин. — Изо всех сил напрягать память! А если что вспомните, позвоните, — он протянул мне визитку.
Я встала, пошла к двери, чувствуя на спине сочувствующие взгляды, а на шее удавку. Ту самую, которую недавно видела на снимке.
— Слушайте, — я развернулась к ним. Почему-то мне очень захотелось остаться в отделении. Ну хотя бы в качестве подозреваемой. Уж очень жутко было на улицу выходить. — А почему вы не думаете, что этого Боккаччо я удушила?
— Хотите сделать признание? — Лунин понимающе кивнул. Сдалось мне его понимание!
— Не то чтобы… Просто интересно.
— А вы уверены, что это не вы убили? — вскинул брови тот, кто теперь уже не писал протокол, а отложил его в сторону. И сдается мне, намеревался выкинуть в корзину, как только за мной захлопнется дверь.
— Я же сказала, что помню: я ушла, когда он спал без всякой удавки. Даже похрапывал. Больше мне память не отказывала.
— Кровь на анализ сдайте. Для следствия. Сегодня, — отрывисто произнес тот, что сидел в углу. — А то, что вы не убивали, говорят показания других свидетелей, которые видели, как вы вошли с господином Боккаччо в отель и поднялись в его комнату. Кстати, по их словам, вы действительно были не в себе. А вышли до того, как в номер к Боккаччо проникли двое официантов из ресторана.
— Что значит «проникли»? Человек имеет право позавтракать в постели.
— Конечно. Только вызов из номера Боккаччо в ресторан не поступал. И к тому же эти официанты, в отличие от вас, превосходно знали, где в коридоре установлены камеры наблюдения, а потому вовремя прикрыли лица салфетками. Так что личности их установить не удалось.
— Это означает, что по Москве ходят как минимум двое непойманных убийц? — выдохнула я и решительно направилась к только что покинутому стулу. — В таком случае я из этого кабинета никуда не пойду!
— Помилуйте! — нервно воскликнул майор Лунин. — Знали бы вы, сколько по нашим улицам непойманных преступников ходит. А если учесть укрывательство от налогов…
— Черта с два! — я плюхнулась на древний стул.
Подо мной что-то жалостливо скрипнуло. В следующее мгновение я уже летела на пол, круша остатки казенной мебели.
* * *
На улице я долго стояла в глубоком раздумье. Сначала я задумалась, каким это образом Лунину и его товарищам удалось все-таки выпихнуть меня из здания. Ведь, казалось бы, мужички так себе, словом, не Шварценеггеры, а я упиралась всеми конечностями столь активно, что могла бы претендовать на первый приз в этом виде спорта. Ну, правда, я довольно долго жеманничала в кабинете, похожем на процедурный, где у меня брали кровь из вены. Тянула время изо всех сил, даже разрыдалась, позволив себя успокаивать следственному отделу в полном составе, причем по очереди. И все-таки теперь вот стою и мерзну на улице. Вытурили. Удивительно!
Дракон на пару с матушкой обрывали телефон. Но сейчас мне было не до них. Мои мысли были о моем будущем. Как отдаленном, так и ближайшем. Что касается отдаленного, то я, как все девушки, продолжала мечтать о принце на белом коне, который однажды распахнет дверь моей затхлой квартирки и избавит меня от всех проблем разом. Кстати, нужно бы не забыть сказать ему о тех двух официантах из «Балчуга», которые, как злые разбойники, теперь подкарауливали меня с удавкой. Пусть уж заодно и от них меня избавит, что ему стоит, в конце концов. О ближайших планах на жизнь думать было сложнее и неприятнее. Принца пока не было видно (и напрасно я вглядывалась в безучастные физиономии проходящих мимо особ мужского пола). Они на принцев не тянули, как раз наоборот.
Наблюдая за той поспешностью, с которой они стремились миновать здание окружного отделения милиции, я сделала вывод, что у них не все в порядке в отношениях с законом. А такие принцы мне не нужны. Сама уже по уши в… словом, ничего замечательного в моем положении нет. Ну а раз я в одночасье не встретила благородного принца, необходимо, как, впрочем, и всегда, выбираться из передряги самой.
Первым пунктом моего плана была дорога домой. Я прикинула, что такси, если учесть обстоятельства (а особенно тех рыскающих по Москве официантов-убийц) — транспорт весьма опасный. По этой причине я поплелась к ближайшей станции метро. Однако уже в вагоне я почувствовала себя довольно неуверенно. Особенно когда мужик, сидящий напротив, начал мне многозначительно подмигивать. Наверное, в других условиях я бы расценила его подмигивания как ничего не значащий флирт подвыпившего хулигана (чем, собственно, они и были). Но в тот момент моя спина покрылась холодным потом. Я представила себе этого типа в форме официанта, закрывающего лицо салфеткой. Голова моя закружилась. Не помня себя, я вылетела из вагона на перрон, оставив мужика, да и всех в вагоне, в сильном недоумении.
«Метро на сегодня с меня хватит! — решила я. — В конце концов, если за мной и была слежка, то я от нее оторвалась». Я с пристрастием оглядела перрон. После отхода поезда на нем одиноко стояли две старушки да студент в наушниках, выражавший всем своим видом, что он опоздал, куда только мог, но ему это по барабану. Гордо вскинув голову, я протопала к эскалатору. На улице направилась прямо к проезжей части и смело вскинула руку. «Плевать! — подумала я. — Семи смертям не бывать…» Остановившийся возле меня «жигуленок» неопределенного цвета показался мне абсолютно безопасным. Справедливо рассудив, что официанты, позволяющие себе душить иностранца в «Балчуге», вряд ли сядут за руль подобной развалюхи, я плюхнулась на сиденье. Правда, чтобы уж окончательно удостовериться в том, что мне ничто не угрожает, я потребовала у водителя показать его водительские права.
