Нетрудно догадаться, что через самое короткое время, журча ручьем и рассыпаясь в любезностях, Равиковский препроводил старуху с котом в свой рабочий кабинет. Усадив Ольховскую напротив себя в глубокое кожаное кресло, сам выскочил лишь на мгновение из кабинета и, достав из внутреннего кармана пиджака какой-то маленький светлый баллончик, несколько раз сосредоточенно пыхнул из него в раскрытый рот. Затем дважды глубоко вздохнул, пробубнил что-то непонятное про помощь и волю бога себе под нос и, поправив темно-синий в мелкий горошек галстук и пробежавшись рукой по редким волосам, тут же вернулся восвояси.
Правда, необходимо отметить, что перед тем, как открыть дверь своего кабинета, на лице Михаила Наумовича промелькнула недвусмысленная ухмылка, и он сквозь зубы иронично процедил:
— Так, значит, бесценная, говорите? Ну, ну. Блажен, кто верует. Ох уж мне эти чудаки — идеалисты. Надо было как следует материализм классиков и политэкономию в свое время почитывать, а не глупостью разной заниматься. Посмотрим, посмотрим, во что на этот раз нам обойдется эта бесценная вещица? — И он, самодовольно фыркнув и мотнув головой, надавил пухлой рукой на ручку двери.
Трудно, до чрезвычайности трудно, уважаемый читатель, подробно описать всю продолжительную и довольно пространную беседу между старухой Ольховской и изобретательным и сильно поднаторевшим в частых словопрениях за свою более чем полувековую жизнь Михаилом Наумовичем Равиковским.
Надо сказать, что непростые диалоги между покупателем, в роли которого выступал директор антикварного магазина, и продавцами случались очень часто и, казалось бы, из самых, на первый взгляд, тяжелейших ситуаций Михаил Наумович практически всегда выходил победителем. Лишь за тем исключением, что на обработку упрямого, несговорчивого клиента приходилось тратить несколько большее время и средства, что, естественно, всегда огорчало. Но только вначале. В конечном же итоге эти более тяжелые игры стоили свеч и с торицей окупались, что тоже приносило несравнимо большее моральное удовлетворение.
Уж кто-кто, а Равиковский-то был вдвойне уверен, по словам известного поэта, что именно в нелегких сражениях юноши и мужают. И еще как мужают! А возмужав, естественным образом приобретают опыт, терпение, мудрость и даже саму психологию неизменного победителя. Поэтому Михаил Наумович был, как пионер, всегда готов к возникавшим по ходу работы трудностям и осложнениям. И на этот счет в запасе у него имелось несколько отработанных и давным-давно опробованных на клиентах приемов и приемчиков, которые по мере необходимости он пускал в оборот. Можно смело утверждать, что по этой части он был родственной душой Остапа Бендера.
Равиковский в самом начале работы с клиентом, после первых же вступительных предложений, как бы составляя набросок психологического портрета того, заранее прикидывал, насколько крепкий орешек попался ему на этот раз и что можно от него ожидать.
Само собой разумеется, что наипервейшее значение имела ценность предъявляемых вещей и предметов. По пустякам Михаил Наумович размениваться не собирался, а, не изменяя себе в такте и вежливости, неизменных атрибутах умудренного жизнью культурного человека, старался, сильно не рассусоливая, поставить клиента перед необходимостью скорейшего выбора. И, если тот пребывал в нерешительности и упрямо упирался, частенько надевал холодную маску огорчения, деликатно извиняясь, что, к его глубокому сожалению, не смог оказаться для того в необходимой степени полезным и нужным. Так вот именно и звучало: «в необходимой степени полезным и нужным». Нравилось ему подобное словосочетание.
Другое дело, когда речь заходила о довольно ценных вещах. В подобном случае Равиковский ненавязчиво выяснял, располагает ли клиент достаточным временем, каков его эмоциональный настрой, возможное на этот момент материальное положение и побудительная причина, толкнувшая клиента на расставание с любимой вещицей. Здесь от холода и равнодушия не оставалось и тени былого следа. И весь расчет строился на том, что даже в случае временной неудачи убаюканный его изысканными манерами, простотой и вежливостью в обращении клиент, пораскинув на досуге мозгами и загнанный в угол нелегкими обстоятельствами, может быстренько дозреть и вернуться именно к нему, а не к кому-то другому с так необходимым для Михаила Наумовича решением. И, надо признать, что этот расчет чаще всего имел под собой веские основания.
Вот и на этот раз Равиковский после первых же фраз моднящейся бабки реально ощутил пьянящую легкость и уверенность, что непреодолимых препятствий на горизонте не должно обозначиться. Правда, стоимость принесенной камеи, по оценке Воротынцева, была настолько необычно привлекательна и велика, что невольно рождала понятную настороженность. А не может ли это быть провокацией? В его-то деле осторожность была сродни глотку воды в безводной пустыне. Он и так все время ходил как по проволоке над пропастью: чуть оступился — и не сносить головы. Но, как говорят, кто не рискует, тот не пьет шампанское, а шампанское Михаил Наумович здорово уважал. Но в то же самое время он прекраснейше понимал, что если бы хотели, то давно замели. Как и многих других, кто раскатывал на роскошных джипах, мереседесах и бээмвешках, не сходя со страниц газет и экранов телевизоров. Да что там автомашины, многие уже и собственными самолетами обзавелись. А раз так, то это, надо понимать, политика государства такая, политика стоящих у власти людей, а значит, риск и для него не так уж велик. Если что, так и у него в высоких структурах защитнички найдутся. Все дело в цене. Вот взять хотя бы того же двоюродного брата, депутата Государственной Думы. Так что нечего дрейфить, мама родная, а надо скорее с бабулькой упражняться. При хорошем раскладе, если Воротынцев не промахнулся, можно будет и на домик… трехэтажный с подвалом, бассейном и зимней оранжереей заработать.
От этих приятственных мыслей у Михаила Наумовича по организму прокатилась знакомая волнительная дрожь. Она появлялась всегда, когда здорово пахло большими деньгами.
Вот только котяра противный, развалившийся у бабкиных ног, может всю малину подпортить. У него от подобных котов аллергия временами случается. Может и удушье ненароком навалиться. Одним словом, нехорошо. Очень нехорошо. А что поделаешь? Недолеченная бронхиальная астма. Благо, что еще баллончик рядом, во внутреннем кармане пиджака. Но в подобной ситуации придется как-то взять себя в руки и перетерпеть, иначе все дело ведь можно пустить под откос. Одним движением глаз, одним неосторожно брошенным словом. А потом дико раскаиваться и проклинать себя самыми последними словами за эту трагическую ошибку, за неумение работать с людьми.
Ох, уж мне эти сердобольные бабульки с собаками и котами! А этот и вообще будто совсем обалдел. Здоровенный черт! Так и вьется у ног, так за ноги бабки и цепляется, так и трется толстой рожей о старухины пыльные боты. Вот уж таких спектаклей на своем веку видывать не доводилось!
Но надо прямо заявить, что по мере беседы со старухой те самые первоначальные легкость и уверенность в успехе дела, взбудоражившие чуткую кровь Михаила Наумовича, в какой-то момент стали быстро улетучиваться. Он не понял почему, но вдруг начал нервничать и раздражаться. С его-то опытом и самообладанием это было как-то не к лицу. То ли этот котище противный так действовал на него, то ли писклявая манера разговора Ольховской повлияла, но он все время не переставал ощущать некое внутреннее неудобство. Что-то постоянно беспокоило и мешало, не давая ему до конца сплести свои привычные словесные сети и блестяще набросить их на жертву.
