Один дезертир и трое обреченных на самую ужасную смерть, какую только можно себе представить. Единственное, что он мог сказать в свое оправдание, сводилось к тому, что ему не хватило смелости отказаться от исполнения приказа, сопряженного с чрезмерным риском.
Зачем было так спешить?
Почему понадобилось срочно пускаться в плавание вокруг неизвестного острова, не располагая необходимыми средствами?
Антекерец был подготовлен к тому, чтобы противостоять вооруженному противнику на поле боя, но никак не отправиться в глубь океана на неустойчивом суденышке, таком плоском, что на нем даже нельзя было поставить хоть какой-то парус, – и вот вам, пожалуйста, результат.
Он мечтал о блестящей военной карьере, а она провалилась в первый же день, хотя в данный момент это волновало его меньше всего.
А вот что на самом деле не давало ему покоя, так это огонек, блестевший и отчаянно мигавший почти час, прежде чем погаснуть, подобно пламени тающей свечи. Чувство безысходности, испытываемое лейтенантом, усиливали сдавленные рыдания несчастного галисийца, находившегося рядом; тот, по-видимому, понимал, что этот световой сигнал был последним приветом от брата.
Моряк, ты моря не бойся, бойся скалы.
Моряк, ты моря не бойся, бойся скалы.
Море качает тебя, скала – разобьет.
Море качает тебя, скала – разобьет.
Милая, губы не вспомнят, ты в сердце храни
память мою.
Милая, губы не вспомнят, ты в сердце храни
память мою.
Дно мне милей крутых берегов.
Дно мне милей крутых берегов.
Эти трое обреченных не были моряками, а дно Мрачного океана было слишком огромно, чтобы покоиться там с миром.
* * *
Когда Баэса разбудил первый луч солнца, он увидел, что Амансио Арес спит рядом, а вот Бруно Сёднигусто исчез.
Лейтенант поискал его взглядом, опасаясь, что саморец стал очередным дезертиром, но вскоре услышал крики, доносившиеся откуда-то сверху, и, подняв голову, обнаружил, что тот сумел вскарабкаться по гладкой и опасной лавовой стене – а это добрая сотня метров – и оттуда дружески машет ему рукой.
Когда галисиец наконец открыл глаза, они с лейтенантом, не отрывая взгляда, наблюдали, как Бруно с крайней осторожностью спускается, рискуя низвергнуться в пропасть.
Поставив наконец ногу на откос, он первым делом крепко выругался, а уж потом, тяжело переводя дыхание, пробормотал:
– А ведь подниматься и впрямь легче, чем спускаться, поскольку, когда карабкаешься, видишь, за что зацепиться, а слезая, действуешь наугад и того и гляди загремишь.
– Шлюпка еще видна? – жадно спросил Амансио Арес.
– Нет! Увы. Должно быть, она уже далеко.
– Может, ветер и течения пригнали ее обратно к земле.
– Не исключено!.. – произнес саморец, лишь бы что-то сказать, хотя было ясно, что он сам в это не верит.
– Ты обнаружил какой-нибудь способ выбраться отсюда? – поинтересовался командир, который тоже считал экипаж второй шлюпки без вести пропавшим.
– В том состоянии, в каком вы находитесь: один, считай, однорукий, другой хромой, – только и остается, что двигаться морем… – уверенно ответил Сёднигусто. – Здесь берег сплошь скалистый, но где-то чуть больше лиги на запад виден выступ, за которым море ведет себя более спокойно. Если бы мы сумели туда добраться, глядишь и нашли бы, где высадиться.
– Ты что, хочешь, чтобы мы отправились туда на этой фелюге?! – возмутился галисиец, словно речь шла о каком-то преступлении или святотатстве.
– Что поделаешь!
– Но ведь она почти затонула! – возразил Арес, и был совершенно прав. – Мы не отплывем и на пятьдесят метров от берега.
– И что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Что сегодня густо, а завтра пусто? Бери то, что есть. Что касается меня, то я без проблем могу вновь залезть наверх и выбраться отсюда.
– И ты на это способен?..
– Если не останется другого выхода!..
– Ты сукин сын!..
– Хватит! – властно прервал их Гонсало Баэса. – Вообще-то здесь я еще отдаю приказы. Ни ты, ни я не в состоянии вскарабкаться по этой стене, не свернув себе шеи. Что нужно сделать, так это разгрузить шлюпку и заткнуть по возможности все щели. Попытаемся какое-то время продержаться на плаву: мы с Сёднигусто изо всех сил будем грести, а ты – вычерпывать воду.
– Это большой риск.
– Ничего другого не остается. Если мы обогнем упомянутый выступ и попадем в спокойные воды и в надежное укрытие, возблагодарим Господа. В противном случае, да защитит нас Пресвятая Дева.
– Единственным утешением служит то, что в случае неудачи мы потонем, но нас не отнесет течением в открытое море.
– Мы постараемся, чтобы все получилось… – произнес лейтенант, вытянув руку и тем самым указывая, чтобы ему помогли встать, и добавил: – Нам следует поспешить: мы можем выбраться отсюда только во время прилива, когда уровень воды достаточно высок.
На них было просто жалко смотреть: подавленные, оборванные, израненные, убежденные в том, что их преследует злой рок. Они напрягали все свои силы – при этом чертыхаясь сквозь зубы и выкрикивая крепкие словечки – в изнурительной и отчаянной попытке вновь столкнуть в воду разбитую шлюпку, которая, казалось, желала лишь одного: чтобы ее оставили в этом укромном уголке на отдаленном берегу затерянного острова, а там уж пускай солнце, море и ветер превращают ее в груду щепок.
За их спинами возвышалась стена из черной лавы, перед ними простиралась необъятная ширь океана, а их единственным средством спасения была куча досок.
– Господи, только этого не хватало! – неожиданно воскликнул верзила саморец.
– Что еще такое? – всполошился галисиец, оглядываясь по сторонам в ожидании очередной неприятности.
– Да вот, перетрудился: сначала греб, потом еще лазил на утес – теперь шишки в кишке замучили.
– Сукин ты сын! – не выдержал антекерец. – Как ты меня напугал! Меняю твои шишки на мою лодыжку.
– Нет уж, спасибо, лейтенант. Что до шишек, то мне сейчас полегчает, вот только опущу задницу в воду, а ваша лодыжка выглядит все паршивее. – Бруно Сёднигусто зашел в воду по пояс и, закрыв глаза, издал протяжный вздох удовлетворения, а затем кивнул в сторону фелюги: – Вам лучше подняться на борт: прилив почти достиг верхней точки, и нам будет легче выбраться отсюда, если я буду толкать.
Они согласились, понимая, что это более разумное решение, чем пытаться лавировать на таком ограниченном пространстве с помощью весел. Поэтому спустя десять минут – пару разу чуть не перевернув шлюпку – они уже плыли по непривычно спокойному морю в метрах двадцати от берега.
Тут им опять пришлось вычерпывать воду, упершись ногами в борта и что было сил надавливая на куски ткани, которые они воткнули между досками – там, где те больше всего отошли друг от друга, – чтобы вода не хлынула внутрь. Двое из них гребли усердно, как только могли, в то время как третий своей единственной работающей рукой отчаянно пытался черпать воду.
