– Я заблуждался, – сказал он на интарионе, древнем языке эльфов.
Лессис просто наблюдала, пораженная видом могущественного врага, повергнутого в полное бессилие простым даром внутреннего видения.
– Я всего лишь хотел исправить миры.
Голос его дрожал. Казалось, будто он звучал из далекого прошлого и время съело в нем всю силу.
– В Хаддише, в ранние дни моего царствования, я старался превратить жизнь в рай для глемов, блестящих и неугомонных глемов из Хаддиша. Но они никогда не успокаивались. Они воевали друг с другом из-за полоски земли. Я боролся, стараясь найти способ изменить их, получить от них хоть какую-нибудь пользу! Мои создания пасли их и пили их кровь, но все равно глемы оставались гордецами! И тогда я истребил их. Я лишил их существования!
Огромная фигура рыдала и громко всхлипывала. Затем он заговорил другим голосом, словно заговорило совсем другое существо.
– Это оказалось ошибкой. Потому что я все еще продолжал строить Гептагон и мне надо было больше рабочих рук. Глемов надо было кем-то заменить. И так я отправился в Ортонд, где элимы разводили замечательных нилдов. Я привез нилдов в Хаддиш и сделал его процветающим.
Он помолчал. Теперь в его глазах появилось что-то новое, какой-то странный блеск иррациональности.
– Но, видите ли, в конце концов я вынужден был завладеть Ортондом тоже. Я держался в стороне очень долго, потому что элимы были в своем роде великолепны.
За этим опять последовали громкое всхлипывание и долгая тишина.
– Они должны были быть уничтожены, разве вы сами этого не понимаете?
Он умолял Лессис, умолял ее понять, почему он был вынужден уничтожать людей в стольких мирах.
Она не отвечала. Вся работа заклинания должна была производиться внутри, это было ключевым требованием.
Одним из возможных исходов, которые обсуждали ведьмы, было безумие. Ваакзаам Великий жил слишком долго и за это время очень низко пал. Возможно, его мозг просто не сможет вынести самопознания.
Но Ирена и Рибела считали, что наиболее вероятным исходом будет самоубийство. Настолько болезненным будет это самооткровение, что Обманщик отбросит свою ворованную жизнь и перейдет в материю Сфер Судеб. Это было единственным способом прекратить агонию, в которую превратилось его существование.
Гигантская фигура сгорбилась, рыдая. Стоны и тяжелое дыхание не прекращались, пока он извивался на песке перед Лессис, бормоча о бойне на Гефте и опустошении Бар Оба. Ужасные вещи произошли на Гефте; там он зашел слишком далеко, чересчур далеко. Но там просто было слишком много джимми. Они покрыли собой весь Гефт.
Кошмарный конец джимми, казалось, что-то надорвал в рыдающем голосе. В голосе появилась какая-то перемена. Теперь там появились скулящие жалобы.
– Они пришли, они решились на вторжение. После мира между нами. Прошли долгие эоны без вторжения. Они нарушили договор!
«Они» были, конечно, Синни. Высшие, Золотые эльфы самых ранних времен, когда Гелдерен был золотым городом, самым прекрасным и совершенно неиспорченным.
Ваакзаам, торопясь, жаловался, как они нарушили договор и начали вторжение, подняли бунты и мятежи. Но раньше он должен был завоевать и подчинить себе Армалль, затем они начали сопротивляться и там. Трудности были бесконечны. На какое-то время иксины, милый народец Армалля, образовали революционную армию. Они сбросили назначенных им правителей и вышли против его собственной армии.
Это была Их работа. И после подавления мятежа он живьем сварил вождей и перебил каждого десятого из основного населения, прежде чем низвел иксинов до уровня скота. Показал им, Золотым, детям Лоса: вот что будет, если они опять посмеют вмешаться.
И все это была их вина! Их вина. Если бы они оставили его в покое, он бы сам решил свои проблемы и достиг бы тех бриллиантовых городов, о которых мечтал. Они помешали создать свой шедевр! И это после того, как он принес в жертву своей мечте столько человеческих жизней.
Как они посмели! Как они посмели вмешаться в его работу!
Прекрасное лицо медленно освободилось от маски унижения. Лессис обнаружила, что смотрит в великолепные золотые глаза, вся голубизна в них исчезла. Лицо было расслабленным, но по-эльфийски холодным и неподвижным. Лессис почувствовала, как по спине побежали мурашки: безумие овладело существом, стоящим перед ней.
И все же мощный удар, который повалил ее на колени, застал ее врасплох.
– Ведьма! Я тебя…
Притаившиеся в овраге на севере Лагдален и остальные были внезапно ослеплены вспышкой зеленого света. Раскат грома потряс небо.
Джилс, наиболее чувствительный, внезапно начал хватать ртом воздух и вытянул руку, чтобы сохранить равновесие.
– Что это? – спросил Мирк.
– Леди об этом ничего не говорила, – прошептала Лагдален, лицо ее стало пепельным.
Джилс чувствовал, как горящие глаза Повелителя ищут их.
– Он жив! Он одолел ее.
33
ГЛАВА
Луна, желтая и огромная, довольно поздно появилась над горизонтом и поднялась совсем низко. Ее свет, отбрасывая неподвижные тени, падал на песчаные болота. Одинокая сосна и семейка осин, поваленное дерево и заросший тростником берег, – все посеребрил лунный свет.
На валу у Рыболовной заводи стояли в карауле Базил и Пурпурно-Зеленый. Релкин и Мануэль отошли в сторонку, чтобы их не было слышно, и обсуждали непредсказуемый характер Пурпурно-Зеленого. Огромный дикий дракон все еще был не в духе после несчастного разговора, коснувшегося истории, случившейся с Высокими Крыльями и Базилом несколько лет тому назад.
До сих пор Базил воздерживался от упоминания этого предмета. Сражение на берегу было слишком тяжелым, чтобы не отложить все остальное на второй план. После битвы они едва успели наточить мечи, как получили приказ выступать. Однако на марше Пурпурно-Зеленый с Кривой Горы впал в нелюдимое мрачное настроение и излучал раздражение. Все вокруг хранили молчание, даже Альсебра, которая обычно не обращала внимания на капризы Пурпурно-Зеленого. К тому времени, когда они достигли Рыболовной заводи и заняли позицию, настроение у всех было подавленным.
Базил поначалу отказался идти в караул вместе с Пурпурно-Зеленым. Но, подумав, решил, что это даст ему возможность объясниться.
Где-то в болотах затявкали койоты. Откуда-то издалека донесся всхлипывающий голос выпи. Базил бросил взгляд в сторону Пурпурно-Зеленого. Огромный дикий дракон был погружен в себя, его шея изогнулась, и голова почти покоилась на груди. Он уставился в темноту, погруженный в печаль.
