«Если вернемся, — тут же суеверно подумал Духарев. — Или оставить парня здесь?..»
— Жена, что скажешь? — спросил он. — Отдадим нашу Данку за Йонаха Машеговича?
Слада ответила сразу, не раздумывая:
— Нет!
Духарев очень удивился. Он знал, что жена к Йокаху относится с симпатией...
— Ну-ка, детки, идите погуляйте, — велел Духарев. А выставив их из горницы, спросил:
— Почему «нет», Сладушка? Чем тебе мальчик не угодил? Чем он плох?
— Мне — ничем, — ответила Сладислава. — А в мужья для Даны я его не хочу.
— Отчего так?
— Оттого, что хузарин.
Вот те раз. Духарев был поражен.
— Его отец — мой друг, — напомнил он. — И не однажды спасал мне жизнь. И сын — в отца. Данке он по сердцу, гнили в нем тоже нет! Я считаю: для Данки он будет хорошим мужем!
— Ты — господин, — не поднимая глаз, произнесла Слада. — Будет так, как ты скажешь...
Дрогнул ее голос, или показалось?
Он быстро пересек горницу, обнял жену:
— Нет, не так. Сколько лет с тобой живем, первый раз слышу, что тебе хузары не по нраву. Чем хузарин хуже угра, руса, ромея?
— Тем, что он — не нашей веры! — твердо ответила Слада.
— То есть, если его окрестить, то ты согласна?
— Он не примет крещения, — не раздумывая, сказала Слада.
— Почему ты так думаешь?
— Не примет. Спроси его.
— Ладно, — сказал Духарев. — Спрошу. А ты иди пока...
Со своим гриднем он поговорит наедине.
— Так ты ее любишь или нет? — сердито спросил Духарев.
— Люблю.
— А креститься не хочешь?
— Не могу, батька-воевода.
Йонах уперся, как бычок. А Серега-то думал: уговорить его принять крещение — пустяковое дело.
— Это вера отцов моих, — заявил молодой хузарин. — Я в истинного Бога верую. Не пристало мне поклоняться одному из пророков... — Тут парень сообразил, что сблотнул лишнее: ведь его воевода как раз этому «пророку» и кланяется. Сообразил и умолк.
— Ты говори, говори... — поощрил его Духарев. — Что там еще у тебя накипело?
Но Йоках молчал.
— Значит — не любишь, — констатировал Сергей. — Любил бы — не отказался б от нее.
— Кабы не твоя она была дочь, воевода... Э-эх... — пробормотал Йонах.
— И что было бы? — осведомился Духарев.
— А то бы и было! — Йонах вскинул голову, глянул синими, как у отца, глазами в прищуренные глаза воеводы. — Дикое Поле — оно большое. Ищи ветра...
— А у меня, значит, умыкнуть — не рискнешь? Неужели боишься?
— Никого я не боюсь! — сердито бросил Йонах. — Я тебе клятву принес, батька!
— Ладно, — сказал Сергей. — Не хотел я тебя обидеть, Йонаш. Но Данку против воли матери отдать — нехорошо будет. Однако и «нет» я тебе тоже не говорю. И одно обещаю: пока люб ты дочери моей, за другого ее тоже не отдам. А там уж как выйдет. Будет судьба к вам благосклонна — будете вместе. Нет — значит нет. Устраивает тебя такой ответ?
— Нет! — честно ответил Йоках. — Но ведь другого не будет?
— Не будет.
— А встречаться нам можно?
— Можно, — разрешил Духарев. — Знаю: честь ее и мою не запятнаешь.
— Благодарю, батька! — Хузарин поклонился низко, в пояс. И вышел вон.
Духарев вздохнул. Проблемы эти религиозные... Христиане, иудеи, язычники... Какая разница — какой веры человек? Лишь бы человеком был настоящим.
А как бы он сам поступил на месте Йонаха? Пошел бы в иудеи ради любимой девушки? Тоже вряд ли. Но и не отступился бы тоже — это точно. Может, потому Сергей и решил дать парню шанс? Никто ведь не знает, как жизнь обернется. Одно ясно: Сладу Сергей тоже обижать не станет. Она ведь искренне верит, что Данка, выйдя за хузарина, навеки погубит душу. Так это или нет, кто знает? Но оплачивать счастье дочери горем матери — это не дело. Ох, уж эти религиозные проблемы!
Хорошо хоть в Киеве всяких богумилов нет, и здешний, в основном языческий, народ к христианам относится благожелательно. Что, впрочем, неудивительно: ведь и великая княгиня христианкой была ревностной. Одних только церквей в Киеве и окрестностях построила не менее двух десятков...
А княгиню народ уважал. Может, побольше даже, чем Святослава, который всё в походах да в походах... В иных киевских землях уже и забыли, как выглядит великий князь...
Глава десятая,
которая начинается с народного вече, а заканчивается укреплением вертикали власти
Духарева разбудили шум на улице и звон била, зовущего народ киевский на вече.
Духарев удивился. Вчерашним вечером Святослав и словом не обмолвился, что намерен созвать киевлян на «митинг». Вече — это вообще не в его правилах. Вече — это в Новгороде. Там народ любит погорлопанить да морды друг дружке побить, прежде чем определиться, что надо делать. А в Киеве — по-другому. Здесь рядом — Дикая Степь, Беда вихрем налетает — бакланить некогда.
Тем более великий князь демократии не одобрял. Даже с собственной дружиной советовался крайне редко. Только — со старшиной; воеводами, боярами, князьями союзными.
Духарев не обеспокоился. Ну звонят и звонят. Худого от киевлян не ждал. Шумят — и пусть им. Глаз не разлепляя, пошарил рукой... Слады рядом не было. Естественно. Супруга его вставала с петухами. А ныне и вовсе старалась прежде мужа подняться. И в близости отказывала под разными предлогами. А, ладно! Простит со временем.
Било всё тарахтело. Вот настырное... Всё-таки хорошо дома... Духарев потянулся, зевнул, спустил ноги с ложа, гаркнул:
— Эй, кто-нибудь! Квасу мне!
Полминуты — и в опочивальне появилась девка-холопка с корчагой. Дышала тяжело: бегом бежала.
«Хорошо Слада челядь вышколила», — одобрительно подумал Духарев, принимая корчагу.
Пока пил, чувствовал на себе любопытный девкин взгляд, а как оторвался от корчаги — девка тут же потупилась. А ничего девка, сочная, такую бы...
И тут же отвлекся, услыхав, как кто-то отчаянно забарабанил в ворота.
Сунув корчагу девке, Духарев подошел к окну, выглянул и увидел, как в открывшуюся калитку влетел потрепанный, словно воробей после драки, монашек.
— Матушка, матушка! — завопил он с ходу. — Спаси, матушка!
«Это еще что за чучело?» — подумал Сергей. Эх, Сладка! Всеобщая утешительница...
Сладислава появилась на крыльце. За ней — холоп с двумя мешками.
