«Лучше бы перевязали», — подумал Духарев.
Псари с собачками уже слиняли — от греха подальше.
— Убери своих, — сказал Святослав Духареву.
— Гридь, на-конь, — скомандовал Сергей. Цепочки мгновенно рассыпались. Дружинники, не выпуская оружия, разобрались по седлам. И снова построились позади воеводы.
— Прочь! — велел князь Шишкиным челядникам, и те, не заставляя повторять, кинулись кто куда. С большой охотой — умирать никому не хочется. Остались только четверо наемкиков-нурманов. Эти тоже в Валхаллу не рвались, но работа есть работа.
— Шишка! — рявкнул Святослав. — Вышел сюда!
Боярин появился в дверях. Уже не красный, а бледный. Но даже страх не выбил из него природного гонора.
— Здрав будь, княже! Зачем пожаловал?
— Ты что творишь, боярин? — спокойно произнес Святослав.
«Неужели выгородить хочет мерзавца?» — удивился Духарев.
Определенный резон в этом был. Шишка — боярин сильный. При Ольге власть имел изрядную и пользовался ею наверняка не только себе во благо, за что и был у княгини в большой чести.
Но Святослав — не тот человек, который ради выгоды пожертвует честью и Правдой.
— Я — в своем доме. — Увидев, что князь с ходу не отдал его воеводе Серегею, Шишка взбодрился. — А этот, — кивок на Звана, — дочь мою обесчестил. По Правде за бесчестье охальника отцу головой выдают.
— Верно, — согласился Святослав, Шишка совсем воспрял.
Зван с беспокойством посмотрел на своего воеводу. Духарев чуть заметно качнул головой: не беспокойся, мол, я тебя не выдам.
— Только вину его не тебе определять, боярин, а мне, — напомнил Святослав. — Это мое право. Княжье.
— Вышгород — великой княгини городок. Он киевскому столу не подлежит, — на знакомом поле законов и тяжб боярин снова надулся.
Зря.
— Был — княгини, — ровным голосом произнес Святослав. — Теперь — мой. И суд здесь — тоже мой. А ты, боярин, помню, моей матери верно служил. А мне?
Шишка хрюкнул. Удивился. Но быстро сообразил, куда идет.
— А тебе, великий князь, еще верней служить буду! — и даже попытался поясной поклон отвесить. Получилось плохо — брюхо мешало. А уж глазки как замаслились. Должно быть, представил боярин, как он при великом князе славно заживет. Великом князе, который всегда в походах...
А Святослав сделал паузу небольшую и совсем спокойно добавил:
— А я на этом гридне вины не вижу.
— Э-э-э... Как не видишь? — Шишка аж глаза выпучил. Удивился.
— А так. Не вижу, и всё.
— Но у меня видаки есть... — растерянно проговорил боярин.
— А зачем мне твои видаки. Я, боярин, свое слово сказал. Но если рассудить по Правде...
— Вот-вот! — оживился Шишка. — Если по Правде...
— Хочешь — по Правде? — осведомился князь.
— Хочу! — бодро ответил Шишка. Не почуял подвоха.
— Что ж, боярин, за верную службу моей матери надо тебя отблагодарить. Быть посему. Варяг Зван, готов ли ты постоять за себя по Правде?
— Благодарю, княже, за подарок! — Зван низко поклонился. — Только я не могу. Дочку я его люблю, жениться на ней хочу. А как это можно, если я ее отца убью?
Тут до Шишки доперло. Аж борода затряслась. По варяжской Правде подобные спорные вопросы решались непосредственным обращением к Перуну. То есть — поединком, в котором правый оставался живым, а неправый — соответственно, мертвым. Шишка был христианином, Зван — тоже. Так что Перун мог оказаться в затруднении. Вдобавок Зван был изранен и измучен... Но ни сам Зван, ни кто-либо из присутствующих ни на миг не усомнились, кто окажется правым, а кто — нет.
— Прости меня, княже, не могу я с ним биться, — Зван был простым гриднем, не князем. У князей — другая мораль.
Сыну Святослава Владимиру, например, ничто не помешало сделать своей женой дочь Роговолта полоцкого, предварительно убив не только ее отца, но и всю ее семью.
— Великий князь, неужели ты спустишь ослушнику? — закричал воспрявший Шишка.
— Соглашайся, Зван, — негромко посоветовал Духарев. — Дашь ему легонько по башке — и дело с концом.
Зван подумал — и кивнул.
— Коли боярин настаивает, будем с ним биться, — сказал он.
— Не со мной! — мгновенно отреагировал Шишка. — По закону я имею право выставить за себя поединщика. Вот он, Харальд, будет биться за меня! — Шишка показал на одного из своих нурманов.
Святослав поморщился. Хитрость Шишки не привела его в восторг.
Но закон соблюден. Духарев поглядел на Харальда-нурмана и сразу понял, что Звану с ним не справиться. Даже будь парень в хорошей форме, ему пришлось бы туго. Опытный битый волчара, искушенный именно в такой вот, один на один, пешей рубке. Духарев хорошо знал эту породу. С десяти лет — с мечом. С двенадцати — в виках
[13]
.
Сам Духарев, наверное, мог его завалить. Святослав — наверняка. Зван? Очень сомнительно.
— Зван тоже имеет право назвать поединщика! — Йонах опередил Духарева, намеревавшегося сказать то же самое.
— Может, ты хочешь биться вместо него? — спросил князь.
— Нет! — крикнул Зван.
— Да! — не раздумывая, заявил Йонах.
Святослав с большим сомнением посмотрел на молодого хузарина. Нурман усмехнулся, перебросил из руки в руку секиру.
— Йонаш, нет! Я сам!
— Да, — сказал великий князь. — Я принимаю замену. Молчи, воевода! — остановил он собравшегося возражать Духарева. — Слово сказано. На перекресток не пойдем. Биться будете здесь, места хватит. Биться будете пешими. Со своим оружием. До смерти.
Нурман насмешливо оскалился, сдвинул на глаза шлем, сдернул со спины щит.
Йонах спрыгнул с коня. В сравнении с Харальдом он смотрелся ребенком. Но не выглядел испуганным. Щита хузарин брать не стал, зато вынул из налуча лук.
— Эй-эй! — закричал Шишка. — Лук — нельзя!
— Почему — нельзя? — удивился Йонах. — Это мое оружие!
— Успокойся, хозяин, — пробасил нурман. — Пускай что хочет берет. Лишь бы не удрал.
— Я удеру? — Йонах засмеялся, звонко, жизнерадостно. — Это ты беги, нурман! В спину бить не стану, обещаю!
— Цыпленок! — захохотал Харальд, крутнул топор. — Сейчас я сделаю из тебя поленце. Сначала — обрублю руки...
— Начали! — скомандовал великий князь.
— ... потом я обрублю тебе ступни, потом... — продолжая говорить, нурман неспешно двинулся вперед. Духарев видел, что, несмотря на кажущуюся беспечность и самоуверенность, он осторожен и внимателен, а щит держит так, чтобы легко было перенять им стрелу.
