«Сам вылез, пускай сам и расхлебывает!» – решил Блуд.
– Да, нехорошо получается, – будто извиняясь, ответил Блуд Серегею. – Получается – заместо князя ты себя ставишь, боярин. А князь-то – вот он! – и указал на Ярополка.
А Ярополк молчал. Он уже успел пожалеть, что затеял этот суд. Вот и дружина на него теперь неодобрительно поглядывает. И понятно, почему.
Свенельд тронул Ярополка за плечо, произнес негромко, но все услышали:
– Прав воевода Серегей. Давай, княже, видаков послушаем.
Видаков слушали долго. Однако все они в один голос твердили: напал ромей без повода. За меч схватился. Зарубить хотел. Видаки те – булгарской церкви прихожане. Ясно, на чьей они стороне.
Однако, когда позвали тех ромейских стражей, что с Фистулом были, те, нехотя, но вынуждены были признать: Фистул виноват. В оправдание ему одно лишь сказать можно: не знал он, на кого руку поднимал.
Филарет глядел на своих людей почти с ненавистью. Совсем не то он велел им говорить. А грех лжесвидетельства, сказал, вовсе и не грех, когда дело истинной Церкви защищаешь.
Не учел Филарет: больше Бога боялись его люди киевских варягов. Бог простит, а вот варяг за ложь шкуру спустит.
«…кровожадные язычники-скифы осудили верного нам Фистула и заставили заплатить тысячу номисм, кои я счел возможным выделить из казны и включить оную сумму в оплату посольских расходов. Деньги, впрочем, не помогли. Спустя три дня Фистула зарезали, и виновных не нашли, что свидетельствует о беззаконии, царящем при дворе архонта русов, коий, прикидываясь христианином, законам христианским, однако ж, не следует…» – написал Филарет в своем донесении в канцелярию василевса. Написанное было правдой лишь наполовину. Тысячу номисм Филарет попросту присвоил, справедливо рассудив, что Фистулу так и так не жить. Слишком много у него кровников в Киеве. А на князя Филарет крепко обиделся. Еще больше он обиделся на боярина Сергея, но о нем худое писать не рискнул. У боярина много друзей в Константинополе. По торговым делам. Сообщат собрату о доносе – тут-то и выплывет, что тысяча номисм, половина годовых расходов миссии, переместилась в кошель Филарета.
– Дурно поступил князь наш, – сказал вечером после судилища старый Рёрех.
– Но вышло-то – по Правде, – возразил Сергей. – По-нашему.
– Да я не про нас говорю, а про самого князя, – уточнил Рёрех. – Себе он дурно сделал. За такое дружина не жалует.
– Он – князь, – ответил Сергей, который был вполне удовлетворен результатами суда. – Он вправе поступать, как желает.
– А дружина вправе искать себе другого князя, – парировал старый варяг. – А нет дружины, нет и вождя.
– Он – Святославович. Он – князь по праву рождения! – не согласился Сергей.
– Это у христиан вожди – по праву рождения, – фыркнул Рёрех. – А у нас вождь – тот, за кого боги и гридь. Да и у христиан, хоть у тех же ромеев, сам знаешь, по рождению – только на словах. Кто силен, кто славен – тот и кесарь.
И христианин Сергей вынужден был согласиться со старым язычником. Потому что язычник смотрел в корень: кто предает своих, тот не может рассчитывать на милость Бога. Будь он хоть трижды Святославович.
И вспомнилась ему история, которую рассказывали заезжие новгородские купцы. О другом князе Святославовиче.
Глава шестнадцатая
Суд князя новгородского Владимира
974 год от Рождества Христова.
Новгород
У Великого Новгорода – три главных конца. Людин, Славенский и Неревский. Все три – главные, потому что обитатели их считают так. Это очень по-новгородски – когда все главные.
Людин конец – очень важный. Богатые дворы, большие дома и деревянные улицы. Говорят, его построили самым первым. Старше его только княжье Городище.
Неревский – попроще, зато пошумнее. И народу здесь побольше. Еще его называют Чудским концом.
Словенский конец – отдельно, на другой стороне реки. К нему через Волхов построили мост. Так что если выйдет между концами раздрай, то дерутся иной раз прямо на мосту. И падают с моста прямо в Волхов. Правда, тонут редко.
На Словенской стороне, сразу за мостом, главная часть Новгорода. Его сердце и чрево. Торг. Торговая сторона – самая важная и интересная. Если не считать самого княжьего Городища. Городище – на Людиной стороне. Тут и Детинец, и дворы княжьих ближних людей с челядью и домочадцами. Городище еще называют княжьим градом. Когда-то, быть может, оно стояло на особицу. Теперь к нему со всех сторон подступают дома и дворы. В одном из таких подворий хозяйствует княжий воевода Сигурд. Ярл Сигурд Эйриксон из Опростодира. Знатный нурман и ближник князя Владимира Святославовича Новгородского, которого служивые скандинавы зовут Вальдамаром-конунгом. Новгород же они называют Хольмгардом. Так повелось.
Двенадцатилетний Олав – Сигурдов племянник. Сын его родной сестры Астрид.
Олаву Хольмгард-Новгород нравится. Особенно ему нравится Торг. Здесь всегда весело и интересно. Даже если денег нет, все равно интересно. Тут и зазывалы, и скоморохи, и дудочники. Товар всякий-разный со всего света. Великий город – Хольмгард. Торговый город. Молодой и сильный. В свои двенадцать лет Олав, сын конунга Трюггви, успел повидать немало городов. И немало успел пережить. Сын конунга, отца своего Олав не знал, поскольку родился уже после его смерти. С рождения Олав был беглецом, а потом удача, и без того не слишком расположенная к посмертнорожденному Трюгвиссону, совсем от него отвернулась: корабль их захватили викинги-эсты под водительством некоего Клеркона. Олав был разлучен с матерью и стал трэлем. Однако в рабстве у эстов Олаву жилось неплохо. Для трэля. Вскоре удача вновь улыбнулась Олаву, и он встретил брата своей матери славного хёвдинга Сигурда. Признав племянника, Сигурд выкупил Олава и его друга Торгисля, сына Торольва по прозвищу Вшивая Борода, и привез в Новгород. Правда, здесь он никому не сказал, кто таков Олав. Потому что служил он конунгу Хольмгарда Владимиру, который был в хороших отношениях с конунгом Швеции, а конунг Швеции однажды уже выступил против матери Олава, и только заступничество Хакона Старого защитило мать и сына.
Что же до Торольва, отца Торгисля, то был Торольв воспитателем Олава. Дядькой, как говорят здесь в Новгороде.
Олав и Торгисль дружили с детства. Торгисль был старше, однако признавал главенство Олава, потому что тот был пусть и посмертным,
[8]
однако – сыном конунга. Друзья вместе скитались. Вместе попали в рабство, когда эстский «морской конунг» Клеркон захватил их корабль, убил Торольва и разлучил Олава с матерью.
Олав в то время был еще очень мал, однако очень хорошо все запомнил. И сейчас сразу узнал своего врага.
– Глянь туда! – прошептал он по-нурмански, дергая за руку своего спутника Торгисля.
