— Несколько человек, — продолжал Стендаль, присаживаясь на кончик стула и продолжая двигать ногами, — получили возможность овладеть секретом вечной молодости.
Обрамление для «способной молодежи» нашлось: «Способная молодежь получила возможность овладеть секретом науки». Малюжкин мысленно записал эту фразу.
— Да-да, — произнес он вслух. — Как же, читал.
— Где? — Стендаль даже перестал двигать ногами. — И ничего не сказали?
— Где? — удивился Малюжкин. — «Наука и жизнь» писала. — Редактор был уверен, что во лжи его не уличить. «Наука и жизнь» уже писала обо всем. В Штатах опыты производились. У нас тоже — на собаках.
— Ясно, — сказал Стендаль. Понял, что редактор невнимателен. — И вы могли бы! — неожиданно крикнул он.
Малюжкин забыл все фразы для передовой. Испугался. Машинистки за стеной ахнули.
— И вы могли бы стать молодым! — кричал Стендаль. — Каждый может стать молодым! Вчера старик, сегодня юноша. Понимаете?
— Спокойно, — приказал Малюжкин. — Ты нервничаешь, Цезарь, значит, ты не прав. — Малюжкин указал пальцем на перегородку и продолжал шепотом: — За стеной люди, понял? Пойдут сплетни. А ты не проверил, а кричишь. Свидетели есть? Проверка была?
— Я сам свидетель, — сказал Стендаль, также переходя на шепот, наклоняясь через стол.
Они сидели как заговорщики, обсуждающие план ограбления банка.
— И еще свидетель есть, — пролепетал Стендаль. — Позвать?
— Ну-ну, — согласился Малюжкин. Передовицу все равно придется придумывать снова.
Стендаль высунулся в окно, крикнул:
— Мила, будьте любезны, поднимитесь! Комната пять, я вас встречу.
Стоило Стендалю отойти, как Малюжкин вернулся к передовой. Стендалю это не понравилось. Схватил лист, разорвал, бросил в корзинку.
— Ты с ума сошел, — зашипел Малюжкин. Обида завладела им.
— Сейчас придет женщина, — сообщил Стендаль. — Ей минимум двести лет. Она была знакома с Александром Сергеевичем Пушкиным.
Стендаль убежал.
«Женщины. — думал Малюжкин, склоняясь над мусорной корзиной, — везде женщины, все знакомы или с Пушкиным, или с Евтушенко, а верить никому нельзя».
За дверью послышался голос Стендаля:
— Сюда, Милица, главный ждет вас.
— Спасибо, — засмеялся серебряный голос в ответ.
«Театр, — подумал Малюжкин. — Показуха». Дверь распахнулась, и возникло чудо. Вошла шамаханская царица, прекрасная девушка в сарафане с альбомом в руках. Этой девушки раньше не было и быть не могло. Эту девушку можно было увидать однажды и всю жизнь питаться воспоминаниями.
— Здравствуйте. — Девушка протянула Малюжкину руку. Она держала ее выше, чем принято, и потому рука оказалась поблизости от губ редактора.
Малюжкин неожиданно для себя поцеловал тонкую атласную кисть и сел, заливаясь краской.
— Я тоже сяду? — спросила девушка.
— Очень приятно, — ответил Малюжкин. — Познакомиться очень приятно. Садитесь, ради всего святого. — Редактору хотелось говорить очень красиво, хотя бы как говорили герои Льва Толстого. — Крайне польщен, — закончил он.
— Мишенька, наверное, про меня рассказал, — улыбнулась девушка, и из ее глаз вылетели острые сладкие стрелы. — Меня зовут Милицей Бакшт, я живу в этом городе более ста лет.
— Не может быть, — сказал Малюжкин, приглаживая волосы на висках, — я бы запомнил ваше чудесное лицо.
По редакции уже прошел слух о появлении неизвестной красавицы. Думали, что из киногруппы, снимающей в городе историко-революционный фильм. Все мужчины пошли в коридор покурить. Курили рядом с дверью главного.
— А вы меня узнать и не можете, — сказала Милица. — Я еще вчера была древней старухой с клюкой. Ужасное зрелище, вспоминать не хочется. Вы меня понимаете?
— О да, — проговорил Малюжкин.
Милица гибко вскочила со стула, повернулась кругом, сарафан взметнулся и обнажил стройные ноги, и тут же она согнулась, оперлась на воображаемую палку, скривила спину, зашаркала, еле переставляя ноги, и руками двигала с трудом.
Смешно и радостно стало Малюжкину, и он сказал:
— Вы актриса, вы талантливая актриса, вам надо сниматься.
Машинистки, услышавшие эти слова через стенку, вынесли в коридор подтверждение новости: незнакомка была киноактрисой, главный ее хвалит.
Степанов вспомнил две картины, в которых он эту киноактрису видел. И многие согласились.
— Очень похоже, — подтвердил Стендаль. — Примерно так это и выглядело. Я сам помню.
— Вы верите мне? — спросила Милица, садясь снова на стул, и глаза ее настолько приблизились к лицу редактора, что тот ощутил головокружение.
— Вам верю во всем, в большом и в малом.
— Вы ему паспорт покажите, Мила, — посоветовал Стендаль.
— Не надо, — возразил Малюжкин. — Не надо никакого паспорта. Сейчас Миша подготовит материал, и вы не уходите, ради бога, не уходите. Вы расскажете мне все как было, что, как, когда. Сейчас же в номер.
— Вместо передовой, — напомнил Стендаль, который был еще молод и легко верил в добро.
— Вместо передовой, — подтвердил Малюжкин.
— Мишенька, — сказала Милица, — он, по-моему, в меня влюбился. Он рассудок теряет. Что же теперь делать? Вы в меня влюблены?
— Кажется, да, — произнес тихо редактор, не смея отрицать, но и не желая, чтобы сотрудники услышали об этом.
— Ну, я готовлю материал и в номер? — спросил Миша.
— Конечно. А вы. — в голосе Малюжкина проявилась жалкая просьба, — а вы посидите здесь, со мной? А?
— Посижу, конечно посижу. Ведь ты недолго, Миша?
— Да я здесь же, на подоконнике, напишу. У меня вчерне все готово.
— Ну вот, — улыбнулась Милица. — Мы с вами знакомы и теперь будем разговаривать. Разве не чудесно, что я вчера была старухой, а сегодня молода?
— Чудесно, — согласился Малюжкин. — У вас чудесные зубы.
— Фу, это говорят только некрасивым девушкам, чтобы их не обидеть. — Милица засмеялась так звонко, что машинистки нахмурились.
— Нет, что вы, у вас красивые руки, и волосы, и нос, — сказал Малюжкин. Он хотел было продолжить перечисление, но тут зазвонил телефон, и редактор, не желавший ни с кем разговаривать, все-таки поднял трубку и сказал резко, чтобы отвязаться: — У меня совещание.
Трубка забулькала отдаленным человеческим голосом, и Малюжкин, не положивший ее вовремя, стал слушать. Миша подмигнул Милице, считая, что дело сделано, а та подмигнула в ответ, ибо была довольна своей красотой.
— Да, — ответил вежливым голосом Малюжкин. — Конечно. В завтрашнем номере, товарищ Белосельский. Я сам этим займусь, лично. Я отлично понимаю. Наше упущение, товарищ Белосельский.
