Мы охотнее будем манипулировать другими, чтобы получить
поддержку, чем согласимся встать на собственные ноги, чтобы вытереть
собственную задницу.
Фредерик Пёрлз
Оказывается, проблема у Владимира была значительно сложнее,
нежели мне представлялось вначале. Мы стали выяснять, в чем же дело. В глаза
бросался вполне очевидный факт: приступ произошел не где-нибудь, а именно на
работе, что само по себе весьма существенно. Причем Владимир не скрыл свое
состояние; в целом-то, он ведь мог отпроситься, уйти с работы, вызвать «скорую
помощь» так, чтобы об этом никто из сотрудников не знал. Но нет, он, напротив,
в течение двух-трех часов маялся в рабочем кресле, мерил с помощью сослуживцев
давление и пульс, потом они же и вызывали ему «скорую помощь». Видимо, именно
им и была адресована эта сцена, когда его, Владимира, на подгибающихся ногах
волокли по кабинетам, коридорам и холлам банка.
Ну, не буду вас больше интриговать и перейду к сути дела. Всеми
этими замечательными способами Владимир боролся за власть. Странный поворот
дела? Ничуть. Описанный «сердечный приступ» служил ему для демонстрации всем
своим сотрудникам, начальникам и, главное, тем, кто вместе с ним пришел
работать в этот банк, что он не хуже их, не менее способный, а больной. Если бы
не его «сердечная болезнь», то он дал бы им фору и, несомненно, достиг даже
больших успехов. А вот теперь полюбуйтесь, господа начальники, до чего вы
довели такого замечательного сотрудника, не разглядели таланта, не оценили,
упустили свой шанс! Кроме того, нельзя не учесть и еще одного нюанса: эта
работа уже сильно поднадоела Владимиру, но бросить ее не было никакой
возможности, поскольку надежды на лучшее трудоустройство нет, а сесть на шею
преуспевающего отца – значит признать свое поражение.
С отцом же, надо заметить, еще та коллизия! Бывший военный,
воспитывавший сына один (мать благополучно сбежала с возлюбленным, когда
мальчику было всего 4 года), видимо, желая развить в ребенке боевой характер,
постоянно глумился над мальчиком, склонным от природы к музыке и рисованию, но
никак не к строевой службе. Отец устраивал Володю в разнообразные спортивные
секции, но чемпионских кубков сын домой не приносил и поводов для гордости отцу
не давал. Отец же не находил другого способа стимулировать ребенка на
спортивные подвиги, кроме как попреками и унизительными кличками: «слабак»,
«недоделок» и т.п. Конечно, ребенок чувствовал себя несчастным, конечно, его
унижали все эти бесконечные требования отца – быть «настоящим мужиком»,
«закалять свой характер» и т.п. Но что скажешь отцу, который имеет свое
представление о «счастье собственного ребенка»? Ничего. Приходится терпеть,
терпеть и ненавидеть, ждать момента, когда можно будет взять реванш.
Теперь наконец случай и подвернулся, Володя взял реванш, но
как! Не силой, не какими-то там немыслимыми достижениями, о которых отец всегда
может уничижительно выразиться: «Да ты, салага, пороху не нюхал!», девальвируя
этим все достижения сына, а слабостью. Что ж, против лома есть прием: «Я, папа,
болен. Я, папа, умираю…». Тут отцу ничего не остается, как преклонить свои
колена и признать родное чадо самым важным, самым нужным, самым дорогим. Чем не
«верх»?! Чем не способ получить власть, которую иначе, иными способами заполучить
не удавалось? Чем не способ заставить полюбить себя?.. Теперь-то он поймет, что
не ценил, не любил, не дорожил своим единородным сыном, но поздно! «Слышишь,
папа, поздно! Опоздал ты, я умер!».
Тот, кто не удовлетворен собой, постоянно готов к реваншу.
Фридрих Ницше
Конечно, все эти выкладки, если взглянуть на них здраво,
выглядят, как бред сумасшедшего. Но как же они тривиальны! Сколько людей
подыскивают себе «симптом», чтобы прочувствовать эту трагическую и одновременно
величественную историю собственной победы. Победы, которая достается не силой,
а слабостью, я бы даже сказал – силой слабости! Жажда власти – это жажда
господства, и нет разницы в том, как именно мы добились этого
господства, – повергнув врага или великомученичествуя. Для подсознания нет
никакой разницы, а вот сознание никогда не признается, что вся эта катавасия с
болезнями, страданиями и т.п. уловками затеяна ради удовлетворения этого своего
подсознательного желания «взять верх».
Смирение нередко оказывается притворной покорностью, цель
которой – подчинить себе других: это уловка гордости, принижающей себя, чтобы
возвыситься.
Ларошфуко
В довершение всего остается прояснить вопрос «сексуального
бессилия» Владимира. Надо признать, что это «сексуальное бессилие» – как раз
тот случай, когда психотерапевту впору воскликнуть: «А был ли мальчик?!»
Действительно ли Владимир страдал каким-либо «сексуальным бессилием»? Если
спросить его сознание, то ответ будет положительным: да, страдал. Но если
поинтересоваться на этот счет у его подсознания, то ответ будет отрицательным:
нет, никакого «бессилия» не было и в помине. А что же это было? Все та же
борьба за власть.
Мать оставила четырехлетнего мальчика отцу, который, как
казалось ребенку, совсем его не любил. Мать предала, продемонстрировав этим
свою власть. Что может быть лучшим свидетельством власти, нежели отказ?
Отказывать могут только подлинные властители! И она отказала, а он, вынужденный
бороться за власть, стал вот так, таким странным невротическим образом
отказывать женщинам «в любви и ласке». Кто же остался в дураках? Очевидно,
невроз на то и невроз, чтобы водить своего обладателя вокруг пальца.
После того как все это прояснилось, мы, разумеется, изменили
психотерапевтическую тактику. Теперь Владимиру предстояло признать свое
стремление к власти, изменить отношение к родителям и женщине. Когда это было
сделано, потенция больше не давала сбоев, хотя это и не главное. Главное, что
жизнь Владимира перестала быть невротической борьбой за власть с помощью
«симптомов слабости». Жизнь, в каком-то смысле, пришлось начать сначала, но
лучше поздно, чем никогда.
Мания величиякомплекса неполноценности
У каждого человека есть «комплекс неполноценности».
Беспристрастная наука готова побожиться: у всех он есть, и никто не составляет
исключения! Правда, некоторые считают, что «комплекс неполноценности» – это их
основная проблема, но на самом деле больше всего от этого комплекса страдает
как раз тот, кто клятвенно уверен, что никакого «комплекса неполноценности» у
него нет. С этим парадоксом и следует разобраться…
Первооткрывателем «комплекса неполноценности» был знаменитый
австрийский ученый Альфред Адлер, ученик Фрейда. Он-то и заметил, что каждый
человек страдает от «комплекса неполноценности», т.е. чувствует себя
несостоятельным, а главное – слабым. Адлер рассуждал следующим образом. Всякий
человек долгое время остается под опекой родителей (или воспитателей). Родители
принимают за ребенка решения, говорят ему, что и как делать, они лучше
осведомлены по всем вопросам и всегда правы. Причем последнее они подтверждают
не здравым рассуждением, а прежде всего силой, хотя бы и силой авторитета.
В этих условиях у всякого человека формируется ощущение, что
он ничего из себя не представляет, ничего толком не умеет, ничего не знает, тогда
как другие люди, наоборот, все знают, все умеют, все могут. Патологическое
желание взять реванш зреет и наливается. Проходит время, ребенок становится
взрослым, но то, детское еще ощущение собственной несостоятельности у него
остается. Дальше возможны два варианта развития событий: или «комплекс
неполноценности» начинает «свою игру», или же человек предпринимает попытки
преодолеть свою «неполноценность».
