– Конечно, – сказал Ертаулов трагическим голосом. – Я могу слушать и одновременно думать о своем. И вдобавок все видеть. Как Юлий Цезарь.
– Вряд ли Цезарь думал о таких пустяках, – заметила Рашида.
– Откуда тебе знать, ЧТО это за пустяки, – вздохнул Стас.
– А у тебя на лице начертаны все твои мысли. Готическим шрифтом!
– Неправда. В крайнем случае – арабской вязью. Просто я неверно оценил ситуацию и теперь занимаюсь самоедством.
– Приятного аппетита, – безжалостно произнесла Рашида. – Не убивайся так горько. Неужели ты серьезно на что-то рассчитывал?
– Ну вот что, – сказал Костя ледяным тоном. – Прекратите немедленно. Оба. Мне надоела эта тема, и я хочу, чтобы мы не возвращались к ней.
– Никогда? – спросила Рашида низким голосом.
– Не знаю. Но уж во всяком случае до конца полета!
– Ты пойман на слове, – Рашида быстро коснулась Костиной щеки ладошкой и пропала в одном из многочисленных закоулков между контейнерами.
Кратов смотрел ей вслед, испытывая досаду и облечение одновременно.
– Найя, – сказал Ертаулов уныло. – Она же королевская кобра. Но как ты ее! Похоже, у тебя есть на нее факирская дудочка. Или она притворилась, что есть. А как она тебя? Не то приласкала, не то ударила. Не пропади, звездоход!
– Послушай, Стас, – промолвил Костя сконфуженно. – Я здесь совершенно ни при чем. Просто она играет спектакль, и мы приняты в труппу. Не пойму отчего, но роль героя-любовника она отдала мне, хоть я и не гожусь. Если хочешь знать, у меня внутри все выгорает, когда она рядом!
– Неудивительно. У половины человечества произойдет то же самое.
– Но у меня все не так!
– Будет тебе, Второй, – Стас похлопал его по плечу. – Не так у него! Тоже мне, святой Антоний… Расскажи-ка лучше, о чем тебя так долго пытал Дитрих Гросс?
– Какой еще Гросс?
– О небо! – вздохнул Ертаулов. – Только в таком просторном организме могут уживаться железная воля и детская наивность. Этот ветхий выцветший дедуган, что сидел во главе комиссии, был не кто иной как сам Дитрих Гросс! А ты, я чай, стоял перед ним по команде «вольно», строил ему хиханьки да хаханьки? Небось, и нагрубил еще по невежеству?
– Тот самый Дитрих Гросс?!
– Других в природе попросту не существует, – с наслаждением подтвердил Ертаулов. – Он у нас один на всю Галактику.
– Я думал, он давно умер… Сколько же ему?
– Никак не меньше двухсот. И он, заметь, все еще летает, пусть даже только на орбиту. Но не уповай, что сам Дитрих Гросс, Большой Дитрих восстал с одра, чтобы лично выдать тебе пропуск в Галактику. Должно быть, ему не хватило земного материала для какого-нибудь нового учения и он снова полез в космос.
– Что он еще может придумать нового в таком возрасте? Да и можно ли вообще сказать что-то новое о человеке?
– Нам ли, темным, судить о гениях? Кстати, недавно Гросс публично осудил эксперименты по управляемому антропогенезу. Предал, так сказать, анафеме бедных, ни в чем не повинных людей-два.
– Чем ему не угодили люди-два? – удивился Костя.
Он неторопливо шел вдоль ряда ящиков, нажимая красные кнопки. Стас топал рядом, пока не изъявляя особого рвения заняться порученным его заботам голубым контейнером.
– Людям-два, допустим, от этих анафем ни холодно ни жарко. Они есть и, по-видимому, будут. Другое дело мы. Большой Дитрих полагает, что скрытые потенции человека как биологического вида еще не реализованы. Что нет нужды искусственно моделировать новые свойства, когда существующие не раскрылись до конца. Телепатией до сих пор владеют единицы. Хорошо, что хотя бы эмоциональный фон мы худо-бедно научились читать. Телекинез для подавляющего большинства – тайна за семью печатями…
– Для него, кажется, уже нет, – проговорил Кратов, припомнив простертую к нему корявую длань и проистекшую от нее волну тепла.
– Так почему он к тебе привязался? – повторил вопрос Ертаулов.
– Понимаешь, он считает, что не так давно кто-то слегка подправил мою память. Есть такая штука – ментокоррекция.
– Слыхал, – перебил его Стас. – И что?
– Ничего. Сообщил мне эту новость и отпустил с миром.
– Я бы на его месте отстранил тебя, – произнес Ертаулов. – Для собственного же успокоения. А вдруг в твоем мозгу врагами Галактического Братства, вынашивающими зловредные планы супротив пангалактической культуры, упрятана некая разрушительная программа? В один прекрасный момент она заработает и ты уничтожишь наш корабль, а с ним и все милое нашим сердцам мироздание.
– Он говорил о каком-то погашенном очаге сильных эмоций.
– И ты ничегошеньки не помнишь?
– А как я могу помнить? Если кто-то и вправду поработал с моей памятью, так уж наверняка он позаботился, чтобы я не помнил и о самой ментокоррекции!
– Резонно. Выходит, Большой Дитрих преступил медицинскую этику?
– Вовсе нет! Просто он отнесся ко мне, как профессионал к профессионалу. Честно предупредил меня о возможных осложнениях в моей работе. Если эти осложнения вообще когда-нибудь всплывут.
– Думаю, мастера он тоже предупредил, – сказал Стас. – Как профессионал профессионала. Ведь если тебя запрограммировали, то с момента включения этой программы ты себе уже не хозяин.
– А мастер как здравомыслящий человек выругал все это метафизикой, – усмехнулся Костя. – Где ты подцепил эту байку о врагах? Какие у нас могут быть враги?
– Да есть слухи, есть, – туманно промолвил Стас.
– Все-то ты знаешь! Но уж если это враги, а не идиоты, то, наверное, они нашли бы более подходящий объект для своих козней, чем я. И не подставились бы на первой же медкомиссии Большому Дитриху.
– Они его недооценили! – Ертаулов вдруг захихикал. – А этот… Кристенсен… тоже тебя вербовал?
– Еще как!
– И ты? Сдался?
– И не подумал.
– И напрасно. А вдруг он хороший скульптор? Вернемся домой, напрыгнем на его выставку в Стокгольмский Центр искусств. Все вместе – я, ты, Рашуля. Там и решим. Кстати, фамилия у него явно не шведская, а живет он почему-то на Готланде.
– Я, к примеру, славянин. А родился и вырос в Монголии, в пустыне. Тебе это не странно?
– Стас, где ты? – донесся до них голос Рашиды. – Я тебя жду!
– Бегу, лечу, – откликнулся Ертаулов и пристально посмотрел на Костю. – Мне странно другое, – проговорил он. – Отчего тебе вдруг перестали нравиться рыжеволосые девушки?
– Но Рашида не рыжеволосая! – изумился Кратов.
– Это уж точно, – уклончиво сказал Стас.
2.
Дойдя до тупика и таким образом выполнив свою задачу по тисканью кнопок, Костя присел на один из ящиков. Ему хотелось спрятаться подальше от посторонних глаз. Исчезнуть хотя бы на время, на те часы, что оставались ему до вахты. Чтобы никто ни о чем не расспрашивал, не изрекал странноватых намеков. И не лез бы с такими неуместными признаниями!
