— Иван Овсиенко.
— Что его желает видеть тезка, Иван Овсиенко. — Дежурный не был лишен чувства юмора.
…Из здания объединенного штаба вышел генерал Матейченков. Как всегда, подтянутый, уверенный в себе. Быстро оглядел солдата. Ввалившиеся щеки, изодранный камуфляжный костюм. Лицо в кровоподтеках. На ногах — кроссовки, от которых осталось одно название. Мелькнуло неясное воспоминание — в какой воинской или милицейской части видел он поголовно у всех, включая командира, эту обувь?..
— Ты ко мне, что ли?
— К вам, товарищ генерал-полковник.
— Ну пойдем.
Матейченков кивнул часовому, и они прошли в кабинет генерала.
— Присаживайся, — произнес полпред. — Да не сюда, к столу, — он уловил жадный взгляд, который бросил солдат на пустой стакан из-под чая и крошки печенья, оставшиеся на блюдце.
— Голоден?
Солдат молча кивнул, сглотнув слюну.
Генерал поднялся, поставил на стол чай, который не успел остыть, выложил весь запас бутербродов, которые приготовил ему дневальный вместо обеда:
— Ешь.
— Сначала дело, товарищ генерал, — сказал солдат, не решаясь притронуться к угощению.
— Давай так, — согласился Матейченков. — Рассказывай и ешь. Что-то твое лицо мне вроде знакомо.
— Так точно.
— Где я мог тебя видеть? Ты из какой части?
Солдат назвал номер и шифр Сибирского ОМОНа.
— Там командир майор Геращенко?
— Так точно.
— А тебя как зовут?
— Иван Александрович Овсиенко, — доложил солдат с набитым ртом, судорожно дожевывая генеральский бутерброд.
— Да ты не спеши, не спеши, поезд без тебя не уйдет.
— Я не тороплюсь, товарищ генерал, — заверил Овсиенко и сделал огромный глоток, осушив зараз полстакана.
— Рассказывай, что там у вас приключилось, — велел Матейченков. — Выкладывай все по порядку.
После отъезда полпреда чувство неясной тревоги не покидало майора Геращенко. Это ж надо, какого дурака свалял с этими самыми дурацкими дозорными башнями!..
И откуда они вообще-то втемяшились в башку? Он вспомнил, как пару лет назад вместе с женой прилетел в Москву. На свою нищенскую зарплату им бы, конечно, нипочем не добраться до столицы, да у майора подвернулась служебная командировка, так что денег они на поездку наскребли, рассудив: когда еще выпадет случай побывать в Белокаменной?
В столице оба были в первый раз.
Однако более всех туристических красот майору, как ни странно, понравилось Коломенское.
Они с супругой долго бродили по дорогам и тропинкам стариннейшего парка, спускались к Москва-реке, осмотрели то, что осталось от некогда великолепных дворцов: здесь когда-то была летняя резиденция всех российских царей, начиная от Алексея Михайловича Тишайшего.
Там же, в Коломенском, побывали в церкви, поразившей их как своим великолепием, так и торжественностью пышной службы.
Прежде за рекой были почти непроходимые заповедные леса, где царь охотился с соколами — об этом и до сих пор напоминала Соколиная башня.
Побывали и в домике Петра Первого, удивившего своей простотой и неприхотливостью, в Шатровой церкви, которая уже в советское время служила натурой для нескольких фильмов, осмотрели чугунные пушки на возвышенном берегу некогда полноводной и изобилующей рыбой, а ныне сузившейся и донельзя загаженной реки. Оглядели почтовые столбы трехметровой высоты, давшие название выражению «коломенская верста» — всю эту ценную информацию они почерпнули у экскурсовода, примкнув к бродящей по Коломенскому группе туристов из Рязани.
— Вот солнечные часы, известные людям еще с седой древности, — торжественно провозгласил экскурсовод.
«Подумаешь, невидаль», — решил Геращенко, небрежно оглядывая столб, водруженный посреди круглой мраморной площадки, строго расчерченной на секторы. По положению тени от столба можно было судить от времени суток. Рядом стоял огромный железный ящик — несомненно, более позднего происхождения.
Площадку окружали густые заросли кустарника, образуя довольно интимный уголок, вдали возвышалась купа одряхлевших дубов, табличка близ которых извещала, что их возраст — от шестиста до восьмиста лет и что они, следовательно, ровесники самой Москвы.
— Как вы думаете, для чего служило это место? — спросил экскурсовод, показывая на круглую площадку солнечных часов.
— Для определения точного времени! — выскочила какая-то барышня в очках.
Экскурсовод покачал головой:
— Не совсем так. И потом, учтите: здешние географические широты — довольно пасмурные, солнышко бывает не так уж часто, а без него здесь время не определишь.
Посыпались предположения:
— Для прогулок.
— Для секретных бесед, чтобы во дворце никто не подслушал.
— Для отдыха.
— Для тайных свиданий, — бухнул Геращенко, находившийся в игривом настроении. — Фрейлины небось сюда бегали со своими любовниками.
— Игорь, — дернула его за рукав супруга. — Прекрати!
— Никто из вас не угадал, господа, — подвел итог экскурсовод, покосившись на Геращенко. — А между тем это место прежде было знаменито на всю Россию. Может быть, во всей стране не было человека, считая самые глухие деревушки, который не слышал бы об этом месте. Здесь, и только здесь, любой житель страны мог подать царю челобитную, изложить ему свою просьбу или жалобу.
— Царь принимал здесь посетителей? — пискнула барышня.
— Нет, до этого дело не доходило, — улыбнулся экскурсовод. — Просто вот здесь, на этом месте, стоял особый ларь, куда каждый мог опустить свою жалобу или просьбу в письменном виде. Этот железный ящик — точная копия того, который когда-то здесь стоял.
— И царь рассматривал все жалобы?
— Об этом история умалчивает.
…А потом, оторвавшись от группы и гуляя уже в одиночестве, они и наткнулись на то, что спустя два года начальник группы ОМОНа майор Геращенко вспомнил в далекой Чечне, куда его вместе с отрядом забросила судьба.
Это была деревянная сторожевая башня, выполненная без единого гвоздя, на манер старинных русских церквей, которые и по сей день встречаются на нашем севере.
Простая вроде штука, но очень она понравилась майору. Такие башни строили сторожевые казаки, охранявшие границы государства от набегов кочевников. С виду неприглядная, а на самом деле — грозная.
Вход в башню, к счастью, был открыт, и по настоянию Игоря они поднялись по крутой внутренней лесенке наверх. Там была единственная круглая комната, которая освещалась несколькими прорубленными в разные стороны окошками. Из них и можно было вести наблюдение. Здесь же, прислоненные к стене, стояли луки и стрелы — предназначение этого оружия было понятно.
