Молодая женщина сумела сразу поставить себя в отряде, к тому же и начальник ей покровительствовал. Она знала только свои служебные обязанности — и ничего более.
Одно время начальник испытывал было к ней влечение, однако сближения так и не произошло. Его притязания Роксолана встретила достаточно сдержанно.
Однажды (дело было после удачного набега на казачье поселение за Тереком) боевики устроили веселый сабантуй. Расположились с добычей в высокогорном ауле, пили и гуляли. Им было что отметить — вволю пограбили, захватили пленных, угнали скот, который по дороге тут же удачно продали.
Вечером, после умеренной попойки, начальник предложил Роксолане заглянуть к нему в гости, и сделал это достаточно недвусмысленно. Он занимал лучший в ауле дом, который ему уступил хозяин, перейдя на время в сарай.
— С ночевкой? — повторила Роксолана.
— Ну да. Дом слишком большой.
— И что?
— Боюсь спать один, — пошутил начальник.
Роксолана встретили шутку с каменным лицом:
— Это входит в мои обязанности?
— Нет.
— Значит, подлежит дополнительной оплате, — пожала плечами женщина.
Начальник заканчивал Сорбонну, поездил по белу свету, навидался всякого в том же Париже, но холодный цинизм снайперши его несколько удивил. Или это она специально надела такую маску, боясь пойти по рукам боевиков?
— Роксолана, а тебя интересует что-нибудь, кроме денег? — спросил он.
— Да.
— Что же именно?
— Еще большие деньги.
После этого короткого разговора приглашать Роксолану к себе ему расхотелось.
Дело в том, что незадолго перед этим у начальника с Роксоланой состоялся примечательный разговор, после которого он смотрел на нее как на чужого поля ягоду. Она превратилась для него в возможную постельную принадлежность — и только.
Несмотря на европейское образование и долгие годы, проведенные на западе, начальник в душе всегда оставался истинным мусульманином. Ни одна из других религий его не прельстила.
Таким он вернулся и в Чечню.
В его отряде украинка была единственным человеком чужой веры.
— Роксолана, — спросил он однажды. — Какому богу ты поклоняешься?
— Меня в церкви крестили.
— Значит, ты христианка?
— Выходит, так.
— И что дает тебе твоя вера?
— А что она должна давать?
— Бог должен помогать, когда он могущественен.
— Я у него ничего не прошу.
— Зря.
— Мне ничего не надо.
— Это неправильная постановка вопроса. Человек всегда нуждается в покровительстве бога.
— А если человек не получает его?
— Значит, его бог ничтожен.
— Извини, я не расположена к богословским спорам. Целый день сегодня торчала в снайперском гнезде, замерзла как собака. И ни одного оккупанта не подстрелила.
— Значит, слабый у тебя бог.
— Хорошо, пусть будет слабый.
— А нужен тебе слабый бог?
— Ах, так вот ты куда клонишь? — догадалась наконец Роксолана. — Хочешь склонить меня в свою веру?
— Никого я никуда не склоняю, — ответил чеченец. — Но мне бы хотелось, чтобы ты перешла в мусульманство.
— Мне это ни к чему.
— Посмотри, сколько твоих единоверцев переходит в мусульманство, — сказал начальник. — Причем они делают это добровольно.
— Сомневаюсь. Мне подруги говорили, что вы заставляете переходить в мусульманство русских солдат, попавших в плен, под страхом смерти…
— Тоже мне авторитет — подружки! Они приехали в Чечню только, чтобы заработать денег, и ничего о нашей жизни не знают.
— Нет, я в такие игры не играю, — решительно произнесла Роксолана.
— Тогда у нас ты не выдвинешься.
— А я и не собираюсь делать в Чечне карьеру. Заработаю немножко и домой вернусь.
— Хорошо. Вернешься на Украину и будешь там проповедовать учение Аллаха.
— Боюсь, получится иначе: вернусь домой и стану там всем чужой, — ответила Роксолана.
Так ни до чего и не договорились.
Украинка надолго запомнила этот разговор, запомнил его и начальник отряда. После чего последний заметно охладел к волоокой красавице, бывшей биатлонистке, однако продолжал ее высоко ценить за мастерство и выдержку в работе.
Этого сражения начальник отряда ожидал давно. Был у него человечек в русском штабе, который приторговывал, и не так, чтобы очень дорого, военными секретами.
Он выяснил, какая именно группировка пущена за ним по пятам, и решил имитировать поначалу полную растерянность, а затем повернуться к русским лицом и дать решающее сражение. Рассчитал он заранее и место, где, с учетом скорости передвижения своего и чужого отрядов, это столкновение должно было произойти.
В заранее разучиваемой пьесе важная роль отводилась и строптивой Роксолане.
Начальник на джипе-вездеходе приезжал в еще пустынную лощину, прикидывал, где и как будет разворачиваться театр военных действий. Что же касается снайпера — его особого оружия — то он присмотрел для Роксоланы гору, которая нависала над лощиной и была не очень удалена от главной сцены.
Не поленился начальник, слазал туда с ребятами. Хотя подъем оказался сложным, но место показалось идеальным для снайпера: и обзор великолепный, и защищенность от обстрела полная, даже нашлась небольшая естественная пещера в качестве укрытия. Обнаружить здесь снайпера сложно, а если случайно и обнаружат, пулей снизу его не достанешь, а забраться сюда не так-то просто, тем более — русскому, непривычному к горам.
Привезли сюда Роксолану, но она категорически отказалась лезть на гору.
— Я подписывала контракт на работу снайпера, а не альпиниста, — заявила снайперша, после того как, задрав голову, обозрела высоту и крутизну, которые предстояло преодолеть.
— Тогда будешь стрелять прямо отсюда, строптивая женщина! — повысил голос начальник. — Вот ляжешь за этим бугром и будешь палить.
— Буду, если прикажешь, почему бы и нет? — спокойно парировала она. — Тем более, это отвечает моему контракту: в боевых условиях исполнять все приказы начальника.
— Так и будет!
— Но смотри, чтобы не пожалеть. Меня обнаружат после первого же выстрела и тут же пришлепнут. В результате ты будешь в убытке, — заключила Роксолана.
— А ты?
— Я тоже, но это не меняет сути дела.
— Роксолана, не упрямься.
— Не полезу, и точка.
