Герман Дорф догнал их на дорожке. И Катя решила — пора, пора заводить нужный разговор о шофере Фархаде.
— Я быстро дом нашла, — сказала она Жене, — но все же тут у вас не очень людно, в основном заборы, заборы. И не спросишь никого в случае чего. Жень, а как ты отсюда в Москву ездишь? Такси сюда вызываешь каждый раз?
— Сейчас да. Вообще-то у нас с мужем машина. То есть она моя. Гена на работе в будние дни и пользуется служебной.
— Да, тут без машины не обойтись никак. И ты хорошо водишь?
— Я вообще не вожу и прав не имею, — ответила Женя. — У меня фобия после маминой смерти. У нас шофер работал, только сейчас его нет.
— Уволился? — наивно спросила Катя.
— Убили его, — ответил за Женю Герман Дорф.
— Убили? Кто? За что?
— Если бы знать. Женю вон в полицию даже вызывали.
— Тебя в полицию? — Катя обернулась к подруге.
— В местный отдел. Это тут произошло, в поселке, недалеко от станции.
— Что, машину твою пытались угнать? — продолжала «интересоваться» Катя.
— Нет, он как раз вернулся с машиной из автосервиса. Поставил ее в гараж, и я забрала у него документы из сервиса, — сказала Женя. — Он сел на велосипед и уехал, торопился на электричку.
Стоп…
Катя внезапно почувствовала, как сердце ее забилось. А это что такое? Я забрала у него документы из сервиса… То есть это значит, что Женя находилась дома в тот вечер? А на допросе, по Лилиным словам, она говорила, что была где-то в Москве и с шофером Фархадом в тот день не встречалась.
Она глянула на подругу. Лицо Жени безмятежное, никакого беспокойства. Зачем врать на допросе в полиции? А подруге говорить совершенно иное?
— Его ограбили, наверное, — предположила Катя.
— Кажется, да, — закивала Женя. — Жаль, он был приезжий, студент, подрабатывал на учебу. Гена мне его нашел по Интернету, и я довольна им была все время — такой вежливый и водил машину аккуратно.
— И красавчик был. Прекрасный Фархад, — заметил Герман. — Где-то ждала его нежная Ширин, но так и не дождалась.
— А ты его по дороге не встретил в тот вечер? — спросила Женя.
— Я? С чего ты взяла?
— Ну, ты же приезжал сюда.
— Мы с твоим братом условились насчет катера. А Данилу, как всегда, где-то носило. Ладно, девушки, встречаемся возле жаркого!
Он свернул в сторону патио, собираясь обогнуть дом. Катя отметила про себя — у Лили определенно неточные сведения о вечере убийства. Женя на допросе солгала. А теперь выясняется, что в тот вечер тут находился и этот Герман Дорф. Видимо, горничная-филиппинка, с которой разговаривала Лиля, просто не поняла суть вопросов. Или не захотела рассказывать о своих хозяевах. Но Дорф не хозяин, он гость. Значит, тут и о гостях распространяться не принято. Особенно откровенничать с полицией.
Она подняла голову, разглядывая дом — большой и очень простой по стилю и архитектуре. Как и сплошной забор из красного кирпича. Со стороны сада — просторная открытая веранда и патио.
Они вошли в холл, большой и пустой, и поднялись по лестнице на второй этаж.
— Тут наши комнаты и две гостевые. Вот здесь тебе будет тепло, эта — окнами на юг. — Женя открыла дверь в светлую комнату с розовыми обоями. — А тут ванная.
Катя поставила сумку у шкафа-купе, вымыла руки над раковиной в ванной. И они с Женей спустились вниз и через холл и гостиную прошли в сторону веранды — к патио.
Там возле уличного обогревателя уже собралась вся семья. Над патио витал запах жаренного на углях мяса.
Катя увидела сидевшую в шезлонге женщину в брюках и куртке, укутанную в теплый клетчатый плед. Женщина немолодая, с короткой стрижкой, ярко-рыжая. Безбровое лицо и оттопыренные уши, покрасневшие, как у мальчишки, на ноябрьском ветру.
Чуть поодаль от нее возле дачного стола — мужчина в инвалидном кресле, тепло одетый, в кепке, на шее — дорогой шерстяной стильно завязанный шарф.
В общем, немолодая обеспеченная пара. Катя поняла, что перед ней отец Жени Петр Алексеевич Кочергин и его вторая жена, тетка Жени Раиса Лопырева. Рядом с Лопыревой, тоже в шезлонге, расположился Герман Дорф, он вертел в руках бутылку красного вина, собираясь открывать ее штопором.
А возле жаровни-барбекю спиной к Кате стоял очень высокий, широкоплечий, атлетического сложения блондин. Несмотря на холодный ноябрьский день, уже клонившийся к закату, он не надел на себя ни куртки, ни теплой жилетки-дутика. Джинсы и толстовка — все серого цвета. Толстовка туго облегала его сильное тело. Он держал в руках вилку и лопатку, собираясь переворачивать мясо.
— Тетя, а правда, что твой приятель — этот государственный муж, на днях заявил, что, по его мнению, именно крепостное право в России оказалось той духовной скрепой, что объединяло общество? — спросил он громко.
Герман Дорф открыл бутылку вина.
— Это чудо что такое, такая вот духовная скрепа, — продолжал блондин в серой толстовке, — когда помещица Салтычиха прижигала своим крепостным девкам груди раскаленным утюгом, когда она своим крепостным девкам отрезала соски и бросала их на сковородку, чтобы жарить и жрать, это их так всех объединяло духовно, правда?
— Думай, что болтаешь, Данила, мы же обедать сюда пришли. Нас сейчас стошнит! — сказал Петр Алексеевич Кочергин.
— Мясо подгорает, — подала голос Лопырева.
— Ага, тетя, как соски крепостных на сковородке Салтычихи. Я и хочу, чтобы вас тошнило. Как тошнит меня от таких вот фраз.
— У нас свободная страна, каждый имеет право говорить, что думает, — тоненьким голосом возвестила Лопырева.
— У нас уже редко говорят, что думают. К счастью, мы пока можем апеллировать к «Капитанской дочке». «Капитанскую дочку» еще не запретили, нет? К Пугачеву. Он бар на воротах вешал, а крепостным давал волю. А крепостные помещичьи усадьбы палили, выжигали, так сказать, все эти духовные скрепы нации на корню.
— Мясо горит. — Герман поставил бутылку вина на стол и встал. — Ты, Данила, лекций нам не читай на дому. Ты готовить взялся.
— Я взялся готовить, да, о’кей. — Блондин, как жонглер, в мгновение ока перевернул жаркое на решетке, обернулся и увидел Катю.
Очень красивый парень. Такой, что глазам больно смотреть. Блондин, похожий на актера Кристофера Пламмера — с большими голубыми глазами, подбородком с ямочкой и великолепной фигурой, полной грации и мощи.
И тут внезапно, глядя на Данилу, Катя вспомнила его мать. Высокая блондинка, красавица, в джинсах и ярком пончо, она приходила в школу за Женей в младших классах. Как же он похож на мать! Женя мало похожа. А ее тетка — эта Раиса Лопырева, что сидит в шезлонге, да тут вообще никакого сходства. Сестры — и такие разные.
