Евгения Савина — Женя, как ее звали все домашние, поднесла к накрашенным розовой помадой губам чашку чая и увидела Данилу Кочергина — своего брата.
Он направился к ее столику и сел напротив, улыбаясь, явно довольный встречей.
— Привет.
— Привет. — Женя отпила глоток чая. — Только что о тебе подумала.
— Правда, сестренка? — Он встал и отошел к стойке бара.
Бармен не стал даже спрашивать у него заказ — все, как всегда: скотч.
Со стаканом виски Данила вернулся за столик к сестре.
— Я знал, что ты тут сегодня, — сказал он.
— Мог бы и позвонить.
— Некогда. Ты же знаешь, у меня строгий учитель латыни.
Латынь и переводы с нее — вот уже год как Данила брал у профессора МГУ уроки по этому предмету. В свое время он два года проучился на классическом отделении филфака университета, но потом учебу забросил. А вот теперь возобновил уроки латыни и литературы в частном порядке. Его сестра относилась к этому спокойно, в отличие от других членов их семьи. Ее тревожило другое.
— Только не ври мне, — сказала она.
— Да я не вру, я прямо с урока.
— Ага, только вот весь рот разбит.
— Это мелочи. — Он отпил виски и поморщился. — Ах, черт, правда щиплет.
— А в тот раз дали в глаз. Слушай, я не понимаю…
— Все ты понимаешь, сестренка.
— Нет, я не понимаю. Ну тот ужас с автомобильными гонками… Я на коленях тебя умоляла прекратить это. И ты, кажется, внял. Понял, как я боюсь… Понял, что я маму каждый раз вспоминаю. Ты прекратил. А теперь вот этот твой бокс.
— Да это просто спорт. Для здоровья, — усмехнулся Данила.
— Это подпольные договорные матчи на деньги. Тебя там покалечат.
— Я сам кого хочешь покалечу.
— Тебя там покалечат! — Женя повысила голос. — Данила, ну я прошу тебя.
— Ну хорошо, хорошо. Сегодня была только тренировка. А потом я поехал читать Катулла и Авсония с профессором. «До чего все забавно получилось — тут мальчишка с девчонкой забавлялся. Шалуна, так велела мне Венера, поразил я копьем своим торчащим».
Женя пододвинула к себе десерт.
— Стишки переводишь для тети специально? — спросила она.
— Угу, — он кивнул. Допил виски и снова отошел к стойке бара — повторить. И опять вернулся, сел, вытянул ноги в тяжелых «берцах».
— Тетю хватит удар, — сказала Женя.
— Не хватит. — Он улыбался. — Тетя у нас здоровая как лошадь. А насчет перевода Катулла, так там вообще мягкий перевод. «Целию мил Амфилен, а Квинтий пленен Амфиленой. Сходит с ума от любви юных веронцев краса… Этот сестру полюбил, тот брата — как говорится. Вот он, сладостный всем, истинно братский союз. Неудержимая страсть у меня все нутро прожигала…»
— Тетю хватит инфаркт, — повторила Женя.
Ее брат пил свой виски.
— Ладно, — сказал он, — когда станет нам совсем невмоготу, то выручит нас старая добрая латынь и римская классика. Ты тут Генку ждешь?
— Да, я ему отправила эсэмэску. У них в департаменте совещание, но он приедет. Скоро.
— Муж за женой, как нитка за иглой, — усмехнулся Данила, — жаль, что ты теперь без машины осталась.
— Ничего. Я пока такси обхожусь.
— Поехали домой со мной.
— На мотоцикле? Да ты напился уже.
— Ничего я не напился. Pisces natare oportet… Рыба посуху не ходит, сестренка.
— Ты же знаешь, что я всего этого страшусь. Что ты ездишь пьяный, что ты гоняешь на бешеной скорости. Выходишь на ринг на этих подпольных матчах, как будто ты в деньгах нуждаешься!
— Зато муж Генка у тебя тихий, ответственный товарищ, — усмехнулся Данила. — Служит вон в департаменте.
— Я и за Генку тоже тревожусь.
— Ну, у тебя планида такая — за всех переживать. — Данила пил свой виски. — Ты вот тут в лобби «Авроры» сидишь и от всех прячешься. Что я, тебя не знаю, что ли?
— Тут хорошо, — Женя вздохнула, — я здесь покойно себя чувствую. Тут какая-то стабильность во всем.
— Ну да, и ни души во всем «Мэриотте». Никто к нам не приезжает. Никому мы не нужны стали. — Данила указал глазами на тарелку с десертом: — Мильфей все такой же потрясный?
— Да, мильфей очень вкусный. Закажи себе что-нибудь. Нельзя же просто пить на голодный желудок.
— Салат «Цезарь» с их фирменным соусом все еще в меню? Или даже здесь уже нет голландского салата?
— Закажи шницель по-венски. Тут это фирменное блюдо.
Данила сидел неподвижно. И его сестра сама позвала официанта и сама заказала для брата шницель по-венски.
— Странно ощущать покой и стабильность в совершенно пустом отеле, — сказал Данила, — но так уж ты устроена, сестренка. Nunc est bibendum… Как говаривал старикан Гораций, — теперь пируем, точнее, пьянствуем.
— Поешь горячего, — посоветовала ему на это Женя, — и потом закажи крепкого чая. Вымой хмель из башки.
— Ладно. — Данила улыбался официанту, ставящему перед ним блюдо с венским шницелем и корзиночку с фирменными дарами отеля — булочками и ароматизированным маслом. — А Генка скоро приедет за тобой?
— Я же говорю, у него совещание. Не раньше восьми, наверное.
— Сейчас только шесть. Так и будешь тут бдить на своем посту?
— Это не пост. Это мой вечерний чай. Традиционный чай в отеле «Мэриотт», — ответила Женя. — Ой, у тебя губа кровоточит!
Она взяла крахмальную салфетку и, протянув руку через стол, приложила ее к губам брата.
Данила выпрямился. Потом забрал салфетку из рук сестры. Промокнул разбитую на боксе губу. А затем взял руку сестры и поцеловал.
Музыка арфы внезапно умолкла.
Глава 4
«Утро стрелецкой казни»
В просторном офисе, расположенном на втором этаже гостиницы «Москва», ярко горели все лампы. Окно офиса с опущенными жалюзи смотрело прямо на центральный подъезд Государственной думы.
Даже в летние солнечные дни в офисе при выключенном освещении всегда царил полумрак, потому что огромное здание отеля «Москва» отбрасывало тень именно сюда, в сторону метро «Театральная», и тут, как в глубоком ущелье между двумя монолитами зданий, господствовал постоянный сквозняк-ветродуй.
Мимо, мимо от Манежа к Лубянке проносились сотни автомобилей. А тротуары под окнами отеля всегда пустовали. Пешеходов и туристов влекли Тверская, Дмитровка, сквер перед Большим театром, Петровка, а сюда никто не ходил. Тут лишь останавливались дорогие лимузины тех, кто арендовал офисы в отеле «Москва».
Под образами в кожаном кресле за огромным письменным столом, лишенным какой-либо компьютерной техники, но заваленном папками с бумагами и почтовой корреспонденцией, переданной из секретариата на ознакомление, восседала Раиса Павловна Лопырева.
