Но мобильник мелодично тренькал, призывая. Катя глянула на дисплей — одиннадцать утра, а до постели она добралась в половине пятого.
Ночь в «Шараде» закончилась совершенно неожиданным образом. У Данилы внезапно обильно хлынула носом кровь. Он зажимал нос обеими руками, потом ринулся в туалет, Катя — следом. Там он, давясь, склонился над раковиной, а кровь все хлестала. И Катя то и дело рвала бумажные полотенца в полотенцедержателе, мочила их в холодной воде и прикладывала ему к переносице, стараясь остановить алый поток.
Все указывало на то, что, несмотря на великий гонор и самомнение, Данила — кокаинист никудышный, судя по всему — новичок. С кровотечением кое-как справились и изгвазданные поехали домой. Данила настаивал с ослиным упрямством, что отвезет Катю сам.
Рулил с бумажной примочкой на переносице. Катя лишь головой качала — допрыгался со своим кокаином.
Они расстались у Катиного подъезда на Фрунзенской набережной.
— Не суди меня строго, — сказал Данила на прощание.
— Я не сужу.
— Вообще никак не суди. Ты так можешь? Ты способна не осудить?
— Данила, езжай домой очень осторожно. — Катя не приглашала его к себе.
— Но ты можешь не судить?
Он допытывался с какой-то болезненной настойчивостью.
— Я могу. И я тебя не сужу. Я никого не сужу.
— Тогда мы с тобой еще увидимся, — пообещал Данила, — и спасибо тебе за волшебный вечер.
И вот сейчас Катя, беря мобильный спросонья, была уверена — это он звонит. Но она ошиблась. Звонила Женя.
— Доброе утро, Катюш, — произнесла Женя радостно в трубку. — Ты чем сегодня занята?
— Я сплю, — призналась Катя.
— Погода чудесная, совсем не ноябрьская. Приезжай ко мне сейчас, а? Я вещи на детскую благотворительность купила, надо отвезти в фонд. Давай вместе, а? Доброе дело. И я уже соскучилась по тебе. Гена сегодня опять в мэрии. Наши — кто где, так что мы сами будем развлекаться.
Кате адски хотелось спать после вчерашнего, но… Она ведь сама взялась за это дело. У Жени можно попытаться кое-что разведать — например, про Василия Саянова и бывшую Данилину подругу Анну Левченко.
— Хорошо, приеду часика через полтора, — простонала Катя, — ты свари мне кофе покрепче.
— Идет, — засмеялась Женя.
И Катя даже не стала завтракать — после бессонной ночи никакого аппетита. Она приняла горячий душ, привела себя в порядок, оделась потеплее и спустилась во двор к гаражу.
Мы едем, едем, едем…
В воскресный день ехать по Москве — одно удовольствие. На Ленинградском проспекте она снова проехала мимо той самой автостоянки и арки, ведущей к «Шараде». После Речного вокзала свернула в сторону Прибрежного. И добралась без приключений.
Она въехала на уже знакомую улицу — заборы, особняки. Вон и кирпичная стена, отгораживающая этот дом от внешнего мира.
И тут Катя увидела маленькую женскую фигурку в желтом плаще — черноволосая, худенькая, похожая на подростка женщина с тяжелой сумкой вышла за ворота.
Катя сразу поняла — перед ней неуловимый и невидимый дух этого дома — горничная-филиппинка.
И Катя решила — допрошу ее сама! Она посигналила и приветливо помахала рукой из машины. Горничная засеменила к ней.
— Добрый день, я подруга вашей хозяйки. Я приезжала на праздники.
— Здрасте, здрасте, я вас знать, помнить. — Голосок — тот самый, что будил поутру, как колокольчик.
— Я вас подвезу, хотите? Вы куда?
— На автобус, моя выходной.
— Так садитесь, довезу вас до остановки, — Катя открыла дверь машины, — а то тут безлюдно, дорога пустая совсем. Что с вашим шофером-то произошло, какое несчастье, надо быть острожной. Садитесь, садитесь, я потом вернусь сюда, как вас отвезу к автобусу.
Горничная-филиппинка с довольным видом уселась в машину рядом с Катей. По виду — явно польщенная вниманием и заботой. Катя развернула «Мерседес».
— Спасибо, спасибо, — горничная закивала, — моя на автобус в Химки, я там жилье снимать с друзья.
— Ваш шофер Фархад тоже жилье снимал, — сказала Катя. — В гости вас не приглашал, нет?
— Нет, нет, — горничная снова закивала головой, — он не всегда уезжать домой.
— Не всегда уезжал домой?
— Нет, нет, ночевать тут дома.
Это опять что-то новое. Геннадий Савин на допросе показывал, что Фархад в доме не ночевал, уезжал, а приезжал утром.
— И часто он ночевал в доме?
— Часто, часто. Оставался, я ему ужин и завтрак.
— Так он был ваш бойфренд? — Катя заулыбалась.
— Нет, нет, Не мой. Их.
— Кого «их»?
Горничная-филипинка улыбалась, как маленький будда. Потом сказала:
— Плохо знать русский я.
И добавила:
— Остановка, автобус. Спасибо.
К остановке подъезжал рейсовый автобус до Химок. Горничная резво выскочила, вытащила свою сумку и поклонилась Кате вежливо.
А Катя отправилась снова к дому Жени.
Их бойфренд… Как это понимать?
Женя ждала ее у распахнутых ворот.
— Привет, ты чего это приехала — я из окна тебя увидела — а потом назад?
— Я твою горничную до остановки подбросила, — призналась Катя. — Знаешь, после убийства надо проявлять осторожность, мало ли. А тут у вас так тихо.
— Многие в Москве живут, а здесь просто недвижимость. Заезжай скорее, я кофе сварила.
— А где все ваши? — спросила Катя, паркуясь возле гаража.
— Гена в мэрии, там какой-то скандал с точечной застройкой на Дмитровском, он улаживать поехал с управой. Тетя с пятницы в Сретенском монастыре на Оке, на духовных чтениях о таинстве брака. Данила гуляет. — Женя покосилась на Катю лукаво. — Это ты мне скажи, где он.
— Вчера ходили в Большой, — призналась Катя, — а потом он завез меня в один клуб на Ленинградском, в «Шараду». Танцевали до утра.
Женя улыбалась. В безмятежной улыбке ее вроде ничего не изменилось. Они вошли в дом. В холле их встретил Петр Алексеевич в своем инвалидном кресле.
— Доброе утро, милости просим, — приветствовал он Катю.
— Папа, тебе ничего не нужно? Мы наверху вещи разберем, потом отвезем в фонд.
— Развлекайтесь, девочки. — Он, вертя колеса руками и не пользуясь кнопкой на пульте, направился в глубь дома.
Женя налила на кухне в чашки кофе из кофеварки, забрала тарелку с пирожками, и они с Катей поднялись наверх. Катя прошла мимо гостевой комнаты, где ночевала. Женя провела ее по длинному коридору и открыла дверь в спальню.
