— Не похожи, дьявол меня расстреляй, — согласился обер-диверсант рейха. — Камикадзе понимают, что обречены, и большинство из них идет в бой с той же подсознательной мыслью, с какой восходят на эшафот: «Поскорее бы все это кончилось! Мгновенно и безболезненно».
— То есть в бою камикадзе больше соответствуют понятию «зомби», чем эти вылупыши из гнезда Фризского Чудовища?
— Поскольку зомби идут в бой, чтобы выиграть его, растерзав всякого, кто окажется у них на пути, а не для того, чтобы, выпив стопку саке, ощутить себя жертвенными баранами.
Они уже проследили, как, забросав машины бутылками с «горючей смесью» и дымовыми учебными гранатами, зомби прорвались сквозь танковые порядки и сошлись в поединке с власовцами. Причем Скорцени сразу же обратил внимание, что зомби-славяне пытались расщеплять приклады своих тощих деревянных винтовочек на касках врагов, а затем устраивали нечто похожее на уличный мордобой.
Что же касается тибетцев, то они попросту отбрасывали эти винтовочки в сторону и начинали чувствовать себя как на татами. А если и не желали расставаться со своими деревяшками, то орудовали ими, как боевыми палками, демонстрируя такие «пируэты», что власовцы даже не понимали, как у них это получается и какого удара следует ожидать. Скорцени сам прошел в Италии курс обучения основам дзюдо и джиу-джитсу, и хотя сенсеем
[45]
себя не ощущал, однако оценить техничность отдельных приемов уже был способен.
— Ну и как мои профессионалы войны? — воскликнул Шту-бер с таким азартом, словно сам только что вырвался из гущи рукопашной.
Оставив Овербека на его командном пункте, он сел в машину и примчался сюда. Присутствие фюрера его не смущало. В отличие от Цицерона, который старался лишний раз не попадаться на глаза фюреру, Штубер сразу же уловил, что перед ним лжефюрер, а не Гитлер, поскольку много раз общался с Великим Зомби.
— Попытаемся оценить.
— Здесь нечего оценивать! Дайте мне дивизию таких красавцев, как эти тибетцы, и я пройду с ними от океана до океана.
— С такими — вряд ли, — покачал головой Скорцени. — Такие — на один хороший бой. Причем желательно рукопашный. От океана до океана следует проходить с такими, как известный вам русский полковник Курбатов, который и в самом деле прошел тылами красных всю Азию и большую половину Европы.
— С полковником Курбатовым — да, согласен. — Это истинный профессионал... войны.
— Так, может, перебросить его сюда, в «СС-Франконию»? — неуверенно проговорил обер-диверсант рейха.
— Жаль, что в свое время он, тогда еще ротмистр, не оказался в моем отряде «Рыцарей Черного леса». А здесь, в подземелье... Не знаю, следует ли испытывать его нервы подобным бездельем.
— Почему же бездельем? Вскоре вам придется возрождать свой отряд лесных рыцарей, чтобы вновь действовать в тылу русских. Только теперь уже здесь, в Польше.
29
Достав бутылку румынского вина, очевидно, из своих еще бухарестских запасов, Софи наполнила небольшие бокальчики. Они выпили за окончание войны, каким бы оно в конечном итоге ни было, и за то, чтобы эта война пощадила людей искусства, где бы они ни творили. Ибо так предложила хозяйка кабинета и вина.
— Так он, художник этот, жив? — спросил Кароль из чистого любопытства, усаживаясь в предложенное ему Софи кресло. В конце концов он прибыл сюда, чтобы получить инструкции от лондонского резидента в Гошуве-Велькопольском, а не выслушивать неспешные воспоминания связника.
— Скорее всего погиб на фронте. Как раз перед началом войны он отправился в родные края, чтобы повидаться с отцом, тоже иконописцем, там был призван в армию и исчез. Хотя я словно бы предчувствовала, да что там... уже всем ясно было, что вот-вот грянет война. Румыны готовились к ней в открытую, наводняя при этом город своей агентурой, надежно смешивавшейся с одесскими молдаванами. Не удивительно, что я настоятельно советовала иконописцу оставаться в бандитско-катакомбной Одессе, где всегда можно было надежно спрятаться и безбедно отсидеться. Однако мы с вами увлеклись.
— Давно не увлекался чем-либо в обществе столь прекрасной женщины.
— Терпеть не могу комплиментов, майор, — отчеканила Софи, тут же предупредив Кароля, что кабинет не прослушивается, полковник специально проверял его с помощью люфтваффовских радиотехников.
Она вновь наполнила бокалы, и они выпили без тоста, каждый думая о чем-то своем и лишь после этого Жерницки без какого-либо вступления молвила:
— От вас и ваших людей, майор, требуется сейчас только одно: схема «Регенвурмлагеря». Со всеми возможными картографическими подробностями, с оборонными и промышленными объектами.
Майор устало взглянул на Софи и задумчиво помолчал.
— Позвольте, англичанам эта схема зачем? Уж не собираются ли они выбрасывать на «Регевурмлагерь» десант? Со дня на день в него войдут русские.
— Именно поэтому в Лондоне так увлеченно интересуются его схемой и техническим обеспечением. В частности, интересует, действительно ли германцы построили в «СС-Франконии» подземную гидроэлектростанцию и подтверждается ли слух о том, что с Берлином лагерь связан подземной железной дорогой, соединенной со столичным метро?
— Такую карту-схему ни получить, ни составить невозможно.
— Получить — понятно. А составить?
— Мне никогда не приходилось бывать в подземной части этого огромного лагеря, но знаю, что весь он разбит на части и существует всего лишь несколько человек из состава командования, которые свободно могут перемещаться из одного сектора в другой. Каждый из которых предполагает специальный пропуск. К тому же, передвигаясь этими подземельями, испещренными десятками магистральных, боковых и аварийных ответвлений, ходов и огромных выработок с несколькими входами, человек слишком слабо ориентируется в пространстве, чтобы мысленно соединять все эти ходы сообщения в какую-то определенную схему. Вам, конечно, очень сложно представить, что это такое — подземелья «СС-Франконии».
— Ошибаетесь, майор. Мне сотни раз приходилось бывать в одесских катакомбах, один из входов в которые, так называемый лисий лаз, находился прямо в подвале отцовского дома. Два других — в соседних дворах. В гражданскую войну мать пряталась со мной в катакомбах от солдат — всех армий и атаманов, и просто от грабителей и насильников. После войны мы игрались в катакомбах, чувствуя себя там, как в своей родной среде. Ну а в начале этой войны мне пришлось почти три месяца провести в подземельях, поскольку кто-то донес в сигуранцу и в гестапо, будто я — еврейка, скрывающая свое происхождение и укрывающаяся от регистрации. Понадобились время, деньги и связи, чтобы не только отвергнуть эти подозрения, но и получить документ фоль-ксдойче.
— Теперь становится понятно, почему «Регенвурмлагерем» поручили заниматься именно вам.
