Подойдя к одной из ближайших караулок, Орест стал свидетелем своеобразного допроса, учиненного там Штубером «Зомби — 08» в присутствии Крайза. Барон всячески пытался разговорить гиганта-зомби, стараясь выяснить, кто он по армейскому чину, откуда родом и чем занимался до войны, однако зомби — из русских пленных — лишь упорно, с налетом идиотской тупости на лице твердил: «Я — зомби ноль восемь», буквально выводя этим Штубера из себя.
Трудно сказать, чем бы этот допрос закончился, если бы старого диверсанта вдруг не осенило: а ведь из этого упрямца, которого в «Лаборатории призраков» готовили по «программе зомби-шахтеров», мог бы получиться неплохой зомби-диверсант.
Возможно, ошибка в том и заключается, решил он для себя, что для той или иной программы — «зомби-шахтеры», «зомби-ремонтники», «зомби-спасатели», «зомби-воины», «зомби-палачи» или «зомби, обслуживающие морги и крематории»... — мы поставляем целые партии новоявленных зомби. В то время как для отдельных программ, в частности, для подготовки «зомби-воинов» и «зомби-диверсантов», нужно вести особый физический и морально-психологический отбор, причем не только среди «первичного людского материала», но и среди самих зомби.
При этом бывший командир антипартизанского отряда «Рыцарей Черного леса» даже расхохотался, представив себе, до какого сумасшествия можно довести даже самого терпеливого из следователей НКВД, подсунув ему в образе арестанта такого вот зомбированного агента, только теперь уже подготовленного по «зомби-диверсионной программе», да к тому же с прирожденно приглушенным восприятием боли!
Когда барон насладился своим собственным допросом, Орест Гордаш, известный в СС-Франконии исключительно под кличкой Отшельник, попросил выделить ему еще одного камнетеса.
— Но у вас уже трудится двое каменных дел мастеров, — удивленно напомнил ему Штубер.
— Никакие они не мастера. Обычные ломовики, которым лучше было бы работать в карьере.
— А вам, величайший из мастеров, — скептически ухмыльнулся Штубер, — кто нужен?
— Настоящий камнетес, с задатками скульптора.
— Может, вам все-таки стоит вспомнить, что мы находимся в подземном лагере СС, да к тому же где-то в глубинах Восточной Померании, а не в окрестностях Монмартра, этого пристанища гениев резца и кисти?
— ...Который мог бы тщательно готовить каменные плиты к окончательной шлифовке под образ, — спокойно завершил свою мысль Отшельник, не обращая внимания на язвительный тон барона фон Штубера. Хотя и соглашался, что и без его подмастерий дел у заместителя коменданта и начальника охраны «Регенвурмлагеря» хватает. — Он принимался бы за дело уже после того, как эти ломовики основательно подготовят каменный монолит к скульптурной обработке.
— Понимаю, нужен настоящий подмастерье, ученик. Хотите сказать, что вам известен пленный или зомби с такими задатками?
— Пока не известен.
— Вот и мне, господин «обер-распинатель рейха», — тоже, — резко заметил барон. — Разве что... — добавил, было, он, однако осекся на полуслове.
Как и Отшельник, Штубер вдруг обратил внимание на то, с каким интересом «Зомби-08», доселе стоявший с абсолютно отсутствующим видом, вдруг начал всматриваться в линии большого деревянного распятия, висевшего на груди «обер-распинателя». Нет, это не был благоговейный взгляд верующего, хотя религиозный сегмент памяти зомби жрецы из «Лаборатории призраков» благоразумно пытались сохранить. Не просматривалось во взоре бывшего красноармейца и ничего такого, что выдавало бы в нем классовое невосприятие Христа, которое со школьных лет насаждалось в его сознании.
Судя по всему, «Зомби-08» интересовало сейчас не, кто там «принимает» сейчас муки на кресте, а как эти муки воспроизведены мастером в дереве.
Лишь уловив это порыв, Орест буквально сорвал крест с шеи и подал его зомби. В течение нескольких секунд тот благоговейно перекладывал вырезанное самим Отшельником распятие из руки в руку, словно обжигался о него, и впервые за все время общения со Штубером и Орестом, глаза его по-настоящему оживились, освещаясь при этом какой-то внутренней осмысленностью.
— Так, именно так все и должно выглядеть, — взволнованно проговорил зомби, трепетно проводя пальцами по линиям тернового венка и тела Христового. При этом Орест обратил внимание, что глаза его закрыты, а голова запрокинута; в эти мгновения он доверял только одному восприятию — своих пальцев, их чувственности, их профессиональной памяти.
— И все же на религиозного фанатика он не похож, — вполголоса, тоном врача, высказывающегося по поводу сомнительного диагноза своего пациента, произнес Штубер.
— На религиозного — нет. Это уж точно. Потому что на самом деле перед нами фанатик резца, — ответил Отшельник. И, пристально проследив за нервным движением пальцев «Зомби-08», спросил его: — Тебе уже приходилось вырезать такие «распятия»?
— ...Вырезать, — откликнулся тот, слегка приоткрыв глаза.
— Твой отец и дед были резчиками по дереву?
— Отец, дед... Вырезали из липы.
Отшельник и Штубер переглянулись.
«Вот это он и есть — перст Божий! — прочитывалось во взгляде Ореста. — Сам Господь послал мне этого человека».
«Ну, кому именно и ради чего он послал этого человечка — нам еще предстоит выяснить», — мысленно возразил ему барон.
— Он даже запомнил, что вырезали из липы! — обратил Отшельник внимание барона. — Самая мягкая, податливая древесина, вырезать из которой любо-дорого. Потомственный резчик, выходит. Родовое ремесло. Родственная душа, — выплескивал Гордаш все то волнение, которое накапливалось в эти минуты в очерствевшей и наполовину обездушенной душе зомби.
— Те двое резчиков, которые уже работают с вами, на зомби вроде бы не похожи, — молвил штурмбанфюрер.
— Верно, те — из обычных пленных. Да только не резчики они, не скульпторы, а самые обычные камнетесы. Хотя и достаточно умелые.
— Уж не собираетесь ли вы создавать здесь артель камнетесов и скульпторов, Отшельник?
— Если этот зомби окажется настоящим резчиком, не попрошу больше ни одного пленного, — заверил Орест. — Кстати, как зовут этого человека?
— Все зомби проходят у нас под номерами, — напомнил ему Штубер.
— Не могу я к мастерам своим обращаться «по номерам». Тем более — к мастерам, которым выпало создавать целую галерею ре-генвурмлагерных «Распятий». Кстати, они так и могут остаться в анналах искусствоведения под определением «Регенвурмлагер-ное распятие номер один, два и так далее...».
— Ну, относительно того, что они были «лагерными», — покряхтел Штубер, — еще следует подумать. Времена-то будут другими. А вот что касается имени скульптора, то чего уж проще? Коль уж речь зашла о библейских реалиях, зовите его просто... Понтием Пилатом
[10]
, что прекрасно будет восприниматься не только в библейском контексте, но и в русле идеологии нашего с вами национал-социализма, — снисходительно ухмыльнулся барон. — Согласитесь, бывший семинарист, что так бичевать и с таким сладострастием распинать иудеев, как это позволял себе Понтий Пилат, никто больше не решался. Так что стоит ли по этому поводу создавать себе проблемы?
