– Это он заговорил об этом, не я, – ответил Алекс Фортин и типично по-мужски пожал плечами, словно снимая с себя всю ответственность.
Персефона никак не хотела с этим согласиться.
– И почему он об этом заговорил? Почему заподозрил, что тебе может прийти в голову меня соблазнить? Что ты ему такого сказал? До нашего ночного рандеву в королевских апартаментах даже я ничего не подозревала и считала: ты видишь во мне только надоедливую младшую сестру Рича. Неужели это было просто на всякий случай и относилось бы к любой другой более-менее привлекательной женщине, будущей жертве твоего лестного внимания? Я была для тебя просто очередной серой кошкой в темной комнате, так, Александр Фортин? – возмущенно прошипела Персефона, чувствуя в собственном голосе боль и ярость. Она буравила взглядом широкую спину Алекса, отчаянно желая его близости.
– Никогда, – процедил он единственное слово, которое мог выдавить сквозь сжатые зубы.
– Тогда в чем дело?
– В моей почти безудержной страсти! – Он выкрикнул это мучительное признание, а ведь именно на нее давило непереносимое бремя, что она становится его женой по воле нелепого случая.
– И ты пообещал Джеку, что не станешь меня соблазнять? – спросила она; тяжкий вздох сопровождал вопрос.
– Да, черт побери! Я посмеялся, когда он на свадьбе загнал меня в угол и попросил присмотреть за Эшбертоном, чтобы он мог спокойно наслаждаться медовым месяцем. Конечно, я понимал: если не соглашусь, он будет нервничать и тревожиться. Это Джек, он иначе не может. Его нюх на неприятности намного лучше моего: ведь к тому времени он уже натравил Питерса на след Рича. Должно быть, инстинкты ему тогда что-то подсказывали, но он слишком любил свою герцогиню. Он просто обязан был увезти ее подальше от бремени и суматохи ее новой жизни в качестве герцогини Деттингем и заниматься с ней любовью до тех пор, пока она не обретет силы их вынести. Я не мог допустить, чтобы их свадебное путешествие по Озерному краю пошло прахом. Его молодая жена с таким нетерпением ждала этого и хотела наконец уединиться с мужем после всей мороки со свадьбой.
– Я хорошо понимаю, почему ты согласился остаться. И ты прав: Джессике действительно нужно было увериться, что она значит для Джека больше, чем Эшбертон. Только тогда они оба смогут быть действительно счастливы. Меня задевает твой разговор обо мне с Джеком, – холодно сообщила Персефона. Сама мысль, что они обсуждали ее пылкую реакцию на некоего невыносимого графа, заставляла ее сжимать кулаки от невысказанной ярости и оскорбленного достоинства.
– Он заявил, что считает своим долгом приглядывать за другими такими же идиотами, как и он сам, которые могут потерять голову от привлекательной леди. Особенно если та довольно страстна, какой оказалась его собственная жена со сногсшибательной красотой и крутым нравом. Он обнаружил, что отчаянно желает Джессику, еще до того, как осознал причины своей охотничьей стойки. У него даже хватило наглости предупредить: моя тяга к тебе намного сильнее, чем я сам чувствую, и посоветовал избегать встреч в тишине ночи, поскольку знает, какое мощное воздействие оказывает лунный свет и на мужчин, и на женщин Сиборн.
– Черт бы его побрал, этого настырного моралиста, – возмутилась Персефона кузеном, перенеся на него часть гнева с этого невыносимого типа.
– Но он был прав. Ты можешь проклинать Джека за вытянутое у меня обещание, даже если я отнесся скептически, но все-таки, стоило бы ему на секунду отвернуться, и каждое слово оказалось бы правдой. А ведь действительно мы были наедине вместе, – мрачно произнес он и повернулся к ней. На его лице отражались те же самые чувства, что раздирали ее: расстройство, замешательство и острое желание страсти.
– А по-моему, мы не были наедине. Разве не так? Когда днем ты держался от меня подальше и одаривал знаками внимания Корисанду, я каждую секунду ощущала присутствие Джека. И в ту ночь тоже. Мне казалось, он где-то рядом и, как возмущенная дуэнья, пышет негодованием. Хуже, чем в любом кошмаре! Неужели мы позволим ему заочно управлять нашей жизнью? Он заставляет нас терпеливо ждать дня свадьбы, но сам-то он точно не разлучался с Джессикой до бракосочетания. Какое мерзкое лицемерие с его стороны! Сомневаюсь, была ли хоть одна ночь у них порознь за те недели, что мама с леди Пэндл организовывали им свадьбу. Несчастные родственники приложили столько усилий, чтобы никто не узнал о герцоге Деттингеме самое страшное: еще до свадьбы ночи напролет он занимался любовью со своей будущей женой. И теперь Джек настаивает, чтобы мы поступали совершенно противоположно и до самой свадьбы светски раскланивались друг с другом, как будто едва знакомы.
– Он не мог знать, что мы будем так отчаянно вожделеть друг друга, а невозможность близости доведет нас до края отчаяния, – попытался Алекс оправдать друга, но не слишком убедительно. Он снова отвел глаза: приходилось мириться с несколькими неделями ожидания, прежде чем они поженятся и смогут законно лечь в постель.
– А он оказался таким прозорливым! Он же понимал: если у нас случится близость, о которой мы так стараемся не говорить, то наверняка ты сделаешь мне предложение, – категорично заявила Персефона. Отчего же так влечет в его объятия, если она сама не понимает до сих пор, что к нему чувствует?
– Возможно, он вообще о таком не думал. Наверное, нам действительно стоило узнать друг друга получше, прежде чем бросаться в водоворот любви, – пробормотал он, словно безнадежно пытался найти положительную сторону ситуации.
– А я полагала, вы – повеса, милорд. Во всяком случае, были им до того, как вернулись из армии и решили держаться подальше от всех прочих смертных, – строго сказала она и сама удивилась своим словам, вдруг осознав, что, скорее всего, ревнует своего будущего мужа к прошлым распутным безумствам, приписываемым ему молвой.
– Я был им, – ответил он и окинул ее соответствующим взглядом.
Персефону тут же пронзила дрожь: его глаза горели такой грешной страстью и плотским томлением, словно его внутренний повеса еще с той июньской ночи у озера отчаянно рвался с привязи – рвался как напряженный до предела зверь, рычал, лязгал зубами и бесновался от яростного желания овладеть ею. Настоящий же Алекс удерживал его в узде только гигантским усилием воли из-за собственных понятий о чести и данного Джеку обещания.
– Тогда страсть для вас уж точно не закрытая книга, – сказала она, в ее голосе сквозила ненависть ко всем его предыдущим женщинам, штабелями падавшим к его ногам.
– Для вас тоже. До нашей июньской встречи я об этом не подозревал, но сейчас точно знаю: человеческое сердце и разум могут отравлять самые разные страсти. Да я и теперь едва понимаю, где начинается одна и заканчивается другая – во всяком случае, когда дело касается вас. Понятно, энергичный молодой человек, вроде вашего брата Маркуса, всегда устремляется в женскую компанию. Огонь горит в нем и рвется наружу, пока не приходит время узнать о страсти побольше, чем флирт на вечеринках в Мейфэре или на балах в загородных домах. Так что да, мисс Сиборн: мне ведомо, что такое чистая страсть и что она может делать с мужчиной, пока он не познает меру и не научится обуздывать свои дикие порывы. Правда, это не объясняет, почему я испытываю такую сильную и откровенную страсть к вам. Играть с вами в благородного джентльмена – пытка еще изощренней, чем страдания от руки палача. – Он коротко взмахнул рукой, показывая на свои шрамы. – Между нами не просто физическое притяжение. И я в этом понимаю не больше вас, – сказал он и вновь заходил по комнате, словно только таким образом мог освободить свои с трудом подавляемые чувства.
