Воины Внутренней Стражи, а также слуги, что принадлежали к дворцовой команде, жили в одноэтажном флигеле за левым крылом замка. Ортрану были отведены покои внутри. А казармы Внешней Стражи, рабов и остальных слуг Владения располагались рядом с Веселой Рощей, той, где проходили ночные пиршества. Все остальное: рощи, лесистые холмы за озером, молодой парк, разбитый на месте Сада Развлечений,– были запретны. Исключение составляла южная часть Владения, где располагались пастбища и небольшие сельскохозяйственные плантации.
Ортран вспомнил, как его воины уничтожали любимое детище Спардуха – Сады Развлечений. Растения-убийцы, растения-людоеды, одурманивающие, разрывающие на куски, пожирающие живьем,– их привозили со всего мира, но в основном с Юга, из Гибельного Леса. Растительные монстры сражались за жизнь, как сражаются животные. Но не устояли перед огнем.
Ортран вышел на обзорную площадку, что была обращена на юго-восток. Отсюда хорошо видна была Фуа до самой излучины, там, где река резко сужалась и уходила вверх. Если подниматься по ней выше, можно достичь резиденции Великого Ангана, но на больших судах выше не пройти. Слишком быстрое течение, слишком порожистое русло. Зато в рядом с рекой шла очень хорошая дорога. Говорят, ее проложили еще до Эпохи Перемен
[18]
. Ортрану это казалось сомнительным, но дорога была отличная.
По другую сторону Фуа располагалось Владение соххогоя Гаккакха. Нассини его презирала. А вот сынок ее частенько заглядывал к соседу. Гаккакх принадлежал к младшим отпрыскам, но по характеру и склонностям был точь-в-точь ее покойный муж. Жил весело. По-соххогойски весело.
Мугган, который дома не смел преступать материнские запреты, у соседа отводил душу. Сихоновы парни не спускали глаз с обитателей другого берега. И Ортран, и Сихон знали: зазевайся – и братец Спардуха тотчас пролезет в замок. Гаккакх, а пожалуй, и Мугган с удовольствием ему помогут.
Мысли воина обратились к недавнему разговору с красноглазым. И к светлорожденному Эрду. Если Нассини займется гостем прежде, чем Ортран успеет выдворить Асенара из Владения, то потом изгнать светлорожденного можно будет только силой. Ортран представил, что его самого кто-то пытается увезти от Нассини… Он будет драться, как демон! И вернется обратно даже под угрозой неминуемой смерти. Потому что жизнь без Нассини – хуже, чем любая смерть.
Слева от Ортрана на невысоком постаменте стоял деревянный уродец – бессмысленная скульптура: лысая помятая голова с зубастым раскрытым ртом, венчающая тоненькое, изломанное тельце.
Эта идиотская улыбка вдруг привела воина в такую ярость, что он, не раздумывая, обрушил на уродца кулак в железной перчатке. Уродец обратился в кучку обломков, а слуга с недоумением взглянул на Ортрана. Его хозяин редко терял самообладание.
VIII
Не удивляйся, рыцарь мой,
Когда зову из чащ ночных.
Когда зову: иди за мной,
Иди туда, где нет живых
Путей – лишь сети топких троп.
И тускло светятся следы
Врагов и чудищ. И озноб
Не отпускает. Только ты
Сумеешь, храбрый рыцарь мой,
Пройти безгибельно сквозь дым
Паучьей страсти – к той, одной,
Которой ты необходим,
Мой рыцарь, бедный мой герой!
Туда, где затхлая вода,
Где брызжет пламя над горой,
Где воздух желтый, как слюда,
Врата Безмолвия пройди,
Огонь и лед, и встань, живой,
Над мертвым озером.
Пути
приходят и уходят вновь.
А страсть мутна и горяча.
Но помни: вот моя любовь —
Сильнее твоего меча!
Хольдская баллада
Маленький ловкий вагар вприпрыжку бежал впереди. Его набедренная повязка была темно-коричневой и цветом почти не отличалась от кожи. На голове – полосатая косынка. Он выглядел в точности как мальчишка. Санти едва поспевал за ним, но сесть в седло не решался: вдруг вагар сочтет это невежливым?
Обиженная пренебрежением парда трусила следом. Детеныш то и дело забегал сбоку и тыкался мордой то в бок Санти, то в живот матери. Каменные плиты нагрелись так, что жар ощущался даже сквозь кожу сандалий. Санти по детской привычке старался наступать только на центр каждой плиты. Он вспомнил фарангские площади: там каждый каменный шестиугольник был обрамлен синей полоской пробивающейся травы. Здесь же полированные белые квардаты были так плотно пригнаны друг к другу, что между ними не было ни единого стебелька.
Две длинноногие девушки прошли мимо с пустыми корзинами в руках. Кончики грудей их были выкрашены в алый цвет, а на лицах почти не было грима: жарко!
– Хочу познакомить тебя с моим другом! – произнес Биорк, оборачиваясь.
– О! – глаза юноши вспыхнули.– С воином в белом?
– Нет! – сказал вагар и почему-то засмеялся.– В свое время. Отведи парду. Я подожду тебя здесь.
Прожив в замке целую неделю, Санти так и не научился ориентироваться в этом хаосе, хотя ни памятью, ни наблюдательностью боги его не обошли. Вагар же, проживший здесь куда меньше, к восхищению юноши, так уверенно выбирал нужные лестницы и коридоры, что казалось – невидимый проводник указывает ему путь. Они проходили зал за залом, поднимаясь выше и выше. Санти с удовольствием задержался бы в некоторых из них: убранство Дворца было великолепно. Но вагару было, похоже, наплевать на все эти витражи, фрески, скульптуры. Дважды они проходили по висячим мостикам, столь воздушным и ажурным, что у Санти замирало сердце. Несколько раз воины замковой стражи смыкали перед ними лезвия мечей. Что-то вроде салюта – стражи сразу же расступались, и вагар с юношей двигались дальше. Наконец по винтовой лестнице они поднялись в башенку, вроде той, в которой жил Санти.
В отличие от жилища Санти, эта башня находилась по другую сторону Дворца. Поэтому жалюзи на окнах были опущены, смиряя пламя дневного светила.
Поначалу Санти показалось, что внутри никого нет. Потом он заметил женщину, стоявшую спиной к ним у северного окна.
Серо-голубая легчайшая ткань скрывала ее от макушки до пят, ниспадая волнами с головы на плечи, а с плеч – на золотистый мех ковра. Женщина не двигалась, и шелк полностью скрывал очертания фигуры.
Но, едва взглянув на нее, Санти больше не мог отвести глаз. Что-то очень знакомое и вместе с тем совершенно неуловимое было в ней. Нет, он, естественно, сразу узнал ту, что пришла вчера в замок вместе с белым воином. Загадка была в самой ее сути. Нечто удивительное, что Санти чувствовал так же ясно, как слабый запах незнакомых духов.
