Музыка, если можно так ее назвать, звучит на каждом шагу. Все порядком пьяны. Они догоняют и обгоняют меня. По сравнению с ними я абстинент. Последнюю капельку рома выпил, переходя улицу Сен-Жермен. Из Всемирного арабского института доносятся восточные аккорды. Нет сил идти туда. С арабами с удовольствием поцеловался бы.
Когда ступаю на Монпарнас, часы возвещают, что уже третий час ночи. Повеселившимся время блевать. Они и блюют. Музыки меньше и меньше, а блюющие размножаются в геометрической прогрессии. Блюют все: помладше, постарше, женщины, старики, подростки, лесбиянки, математики, продавцы овощей. Подумываю, не поблевать ли и мне где-нибудь. Нет, ладно. Дотерплю до дома. Они блюют и трахаются. Там, где блюют, там и трахаются. Оргия, достойная времен Римской империи. Весь город залит блевотиной и спермой. Страсть не ищет закоулков и темноты. Трахаются тут же, на улице под фонарем, напротив фонаря, в скверах, у входа в дом. Праздник продолжается. Меня предупредили, что после этой ночи забеременеет не одна француженка. Хорошо знать, что Божий наказ размножаться выполняется. Хорошо быть свидетелем осуществления Божьих планов. Хорошо.
Сатурн пожирает своего ребенка; Зевс оплодотворяет Данаю; Гермес захватывает коров Аполлона; Ахилл мирится с Агамемноном; Телемах возвращается на Итаку; Гад похищает Персефону; бог Солнца отдыхает, чтобы на следующий день снова взять невинных на небо…
Вечерний визит к Джиму. Его гостеприимство безгранично, поэтому идем к нему втроем. Даниэль со мной, а Сесиль должна ждать на автобусной остановке. Да, она уже ждет – непривычная пунктуальность. В этот вечер я гид, пообещавший показать парижанам ту городскую среду, о которой они и не слыхивали. Довольно скептически выслушав мое предложение, они все-таки согласились и теперь, хоть и морщась, идут за мной в дом гуру секса.
На улице Алезья нас обгоняет поэт. Он такой озабоченный, что даже не узнает меня, хотя в прошлом году мы не один вечер провели вместе. Он и поэт, и безумец, умеющий прекрасно это сочетать. Уже два года живет в Париже, хотя до того в Нью-Йорке ни в чем недостатка не испытывал – занимал высокие места на чемпионатах Америки по роликам. Сегодня он без своих роликов, которые (мне довелось видеть) ласкал так же любовно, как и женщин. Он летит к Джиму, потому что вечером тоже хочет поесть. Не окликаю его: если уж год без него обходился, то и дальше скучать не буду.
Вижу, что у ворот Джима толпа топчется. Они не знают кода. Мой авторитет растет, когда я нажимаю нужные кнопки и железные ворота открываются. Вваливаемся все.
Во внутреннем дворе уже есть несколько человек. Они робко подпирают стены, большинство здесь впервые. Своих спутников я приглашаю в дом. У накрытого стола с едой нам улыбается японка.
– О, привет! – кричит из туалета Джим. – Познакомьтесь, это Эркю, – говорит он немногочисленным собравшимся, не очень понимающим, зачем они сюда пришли и что здесь будет происходить дальше.
– Это мои друзья, – я пытаюсь представить хозяину Даниэля и Сесиль.
– Хорошо, хорошо, идите, поболтайте, – небрежно бросает Джим и снова исчезает за дверью туалета.
Поотиравшись немного внутри, мы выходим в открытый коридор, в котором, я знаю, немало вина и пива.
Сесиль взволнована. Даниэль ко всему равнодушен. Наливаю себе вина и им капельку. Смотрю, как во двор входят все новые и новые гости, они узнали об этой вечеринке из газет, поэтому немного напуганы.
Стоим на балконе и попиваем вино. Наблюдаю за приходящими. Некоторые глупо улыбаются, другие здороваются, третьи прикидываются миллиардерами, четвертые – дебилами, пятые – служителями духа. Они плывут, чтобы провести вечер. Приходят и мои старые знакомые. Чернокожий писатель Тед. Он меня не помнит. Не удивляюсь, так как я успешно его демаскировал. Джим писал в письмах, что приютил старенького писателя-инвалида. Когда я увидел этого инвалида вместе с двадцатилетней фотомоделью, то сообразил, что это тот самый человек, и, подойдя к нему, поинтересовался, каким чудесным образом он излечился. Тед был недоволен. Понял намек. Беловолосая белокожая красавица и сейчас с ним. Она прямо-таки прилипла к «инвалиду», которого не заподозришь в том, что когда-то его парализовало. Взявшись за ручки, они проходят внутрь. Тед шагает мимо меня как мимо столба, хотя в прошлом году на открытии выставки на улице Георга V четыре часа мучил меня рассуждениями о неумолимо меняющемся мире. Его самка в этом году красивее, чем в прошлом. Излучает сексуальность.
Ее достаточно и у Теда, хотя свободная жизнь и украсила его седыми прядями. Видно, что они счастливы. Такому счастью позавидовал бы не один пенсионер.
– Есть ли на этом вечере интересные люди? – произносит рядом полька, когда-то открывшая мне, что живет по нелегальным документам, изготовленным польской мафией в Венгрии.
Эта полька тогда представилась писательницей. Я был абсолютно бестактен: осмелился спросить, что она написала. Вопрос действительно безобразный. Она что-то пробормотала и исчезла. И теперь тоже меня не помнит, хотя недружелюбный взгляд выдает, что склерозом пока не страдает. Она жаждет интересных людей. Что ж, можно будет ее порадовать, представившись клерком Миграционного совета. Должна обрадоваться.
– Сальве, – говорю, когда она пытается незаметно проскользнуть мимо. – Как дела? По-прежнему пишешь?
Такой наглости пилигримша от польской культуры не ожидала. Она застывает на месте.
– Да, да, – бросает она и стрелой влетает в дом, успевает только голову в плечи втянуть.
– У тебя здесь друзья, – заключает Даниэль.
– Да. Все здесь очень милые.
– А говорят, что люди отдалились друг от друга, – влезает Сесиль, пьющая третий бокал вина. Меткость ее замечания меня забавляет.
Поток не кончается. Все новые и новые персонажи двигаются мимо нас. Я уже успел пропустить несколько бокалов, поэтому чувствую себя свободнее. Даниэль тоже старается расслабиться. Он не очень ловко себя чувствует, когда калифорниец хлопает его по плечу, а потом по щеке.
– Дурак какой-то, – решает он, сбежав и не оценив прелести нового знакомства. – Дурак, и все, – повторяет еще раз, как будто я не услышал его замечания.
Еще в прошлом году вся эта плеяда казалась мне очаровательной. В этом году испытываю к ним сочувствие. Особенно к тем, кто называет себя постоянными посетителями. Джиму на всех на них наплевать. Ему важно, что они платят деньги за возможность побыть вместе и поделиться бреднями. Это совершенно очевидно, хотя Джим никогда публично не признается. Никто и не будет требовать от него объяснений. Он достаточно умен, умеет жить в эпоху постмодернизма.
С Сесиль завел беседу какой-то старичок, Даниэль нашел общий язык со страстным компьютерщиком, так что я пока иду закусить.
– Как тебя зовут? – спрашиваю японку, раздающую еду.
– Йоко, – смущенно признается малютка, которая, прихожу я к выводу, не такая уж чужая у Джима в доме.
– А ты скажи ему, что выучила, – провоцирует оказавшийся рядом Петер.
