Впрочем, поначалу немцы двигались успешно. На южном фасе дуги Воронежский фронт строил оборону несколько месяцев, но II танковый корпус СС преодолел ее всего за… 17 часов! Пришлось бросать навстречу танки. [525] Это к вопросу о том, можно ли было избежать катастрофы 22 июня, перекопав весь запад СССР глубокоэшелонированной обороной… Всё равно прорвали бы.
Полчища танков взметнули в небо тучи пыли от пересохшего чернозема. Добавился дым пожаров и выхлопов. И командовать пришлось наугад: было не видно, что происходит!
12 июля немцы вышли к Прохоровке, и на поле возле нее состоялось знаменитое встречное танковое сражение. Вспоминает генерал П. Ротмистров:
«Смотрю в бинокль и вижу, как справа и слева выходят из укрытий и, набирая скорость, устремляются вперед наши славные „тридцатьчетверки“. И тут же обнаруживаю массу танков противника. Оказалось, что немцы и мы одновременно перешли в наступление. Навстречу двигались две громадные танковые лавины.
Через несколько минут танки первого эшелона наших 29-го и 18-го корпусов, стреляя на ходу, стремительной атакой пронзили боевой порядок противника. Гитлеровцы не ожидали встретить такую большую массу наших боевых машин и такую решительную их атаку. Управление в передовых подразделениях врага было нарушено. „Тигры“ и „пантеры“, лишенные в ближнем бою огневого преимущества, теперь успешно поражались советскими танками Т-34 и даже Т-70 с коротких дистанций. Поле сражения клубилось дымом и пылью, земля содрогалась от взрывов. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись, уже не могли разойтись, бились насмерть, пока один из них не вспыхивал факелом или не останавливался с перебитыми гусеницами. Но и подбитые танки, если у них не выходило из строя вооружение, продолжали вести огонь.
Это было первое крупное встречное танковое сражение: танки дрались с танками. В связи с тем, что боевые порядки перемешались, артиллерия обеих сторон огонь прекратила. По той же причине не бомбила поле боя авиация, хотя в воздухе продолжались яростные схватки, и вой сбитых, объятых пламенем самолетов смешивался с грохотом танковой битвы на земле. Отдельных выстрелов не было слышно: все слилось в единый грозный гул.
Напряжение нарастало с потрясающей яростью и силой. Из-за огня, дыма и пыли становилось все труднее разобрать, где свои и где чужие. Однако, имея даже ограниченную возможность наблюдать за полем боя и зная решения командиров корпусов, получая их донесения по радио, я представлял, как действуют войска армии. Что там происходит, можно было определить и по улавливаемым моей радиостанцией приказаниям командиров наших и немецких частей, отдаваемым открытым текстом: „Орлов, заходи с фланга!“, „Шнеллер!“, „Ткаченко, прорывайся в тыл!“, „Форвертс!“, „Действуй как я!“, „Вперед!“ Доносились и выражения, не публикуемые ни в русских, ни в немецких словарях.
Танки кружили, словно подхваченные гигантским водоворотом. „Тридцатьчетверки“, маневрируя, расстреливали „тигров“ и „пантер“, но и сами, попадая под прямые выстрелы тяжелых вражеских танков и самоходных орудий, замирали, горели, гибли. Ударяясь о броню, рикошетили снаряды, на куски рвались гусеницы, вылетали катки, взрывы боеприпасов внутри машин срывали и отбрасывали в сторону танковые башни».
На другой день «взору представилась чудовищная картина. Всюду искореженные или сожженные танки, раздавленные орудия, бронетранспортеры и автомашины, груды снарядных гильз, куски гусениц. На почерневшей земле ни единой зеленой былинки. Кое-где поля, кусты, перелески еще дымились, не успев остыть после обширных пожаров» [526].
Сражение под Прохоровкой стало легендой, мифом, сказанием. Как и в любом мифе, неясно, кто победил и какой ценой. Особенно сказочно гуляют в разных источниках цифры немецких потерь — от четырехсот танков до… трех штук. Наши потери «блуждают» скромнее, от 170 до 270 машин.
Но, даже если поверить немцам (что в том бою победили они), все равно это был лишь эпизод грандиозной Курской битвы. А ее общий итог таков: именно в день Прохоровского боя, 12 июля, наши войска перешли в наступление — и 5 августа освободили Орел и Белгород. Вечером того же дня в Москве громыхал первый салют: 12 холостых залпов из 124 пушек, расставленных на стадионах и пустырях по всему городу, чтобы слышно и видно было отовсюду. Столица ликовала, страна ликовала!
Салюты стали звучать регулярно. Следующий был 23 августа — в честь освобождения Харькова.
После Курской победы наши рванулись вперед почти всюду. В составе Западного фронта воевал и мой дед:
«31 августа 43 года началось наступление. Наша часть опять прорубила передний край обороны противника, впустив пехоту, артиллерию и танки. В этих боях наши войска окончательно освободили Смоленскую область и вышли в Белоруссию, Западный фронт переименован в Первый и Второй Белорусские (наш — Второй)
[252]
.
Моя рота оставила тяжелое вооружение, взяла стрелковое — и была брошена в наступление. Ночью вошли в Белоруссию, атаковали одну деревеньку и захватили. Боеприпасы и продукты на исходе… Утром появились местные жители — в основном старухи и дети, начали общаться с нами — и вдруг вкатывается легковой „виллис“. Из него вышел командир нашего 154 УР генерал Антон Иванович Якимович. Какая нечистая сюда занесла?.. Отдаю рапорт, а он спрашивает у местных:
— Есть кто из Якимовичей?
— Нет никого, — отвечает одна бабушка. — Все давно в город уехали, они ведь грамотные были. А Антошка еще в Гражданскую в Красную Армию ушел.
Генерал говорит:
— Антошка-то — я… Благодарю, лейтенант, за освобождение моей родной деревни
[253]
.
Оказывается, он после Гражданской был в деревне только на похоронах матери — вот его и не узнали.
А меня генерал запомнил.
Без серьезных боев мы дошли до реки Прони — но там застопорились чуть не на год: с октября 43-го по июнь 44-го. Немцы мобилизовали всё население и подготовили сплошную оборону. Перед мощным укреплением мы оказались в открытом поле, пришлось строить свою оборону, отражая нападения.
В середине ноября Якимович поручил мне (он произносил мою фамилию „Пушкаров“) провести разведку боем. Проня — река небольшая, но идти-то по льду! Ночью мы усилили лед хворостом и облили водой. Минули сутки. Следующей ночью тихо пошли, чтоб незаметно достичь рубежа атаки, дать команду артиллерии и атаковать. Но не успели: метров через 150 столкнулись с немцами, шедшими навстречу — с той же целью, вероятно. Началась заваруха, артиллеристы подключились, и вражеские тоже… В общем, бестолковщина. Получаю разрешение на отход, идем назад по льду — и вдруг я провалился в снарядную пробоину. Ночь, ничего не видно, меня под лед затянуло… На счастье, ниже по течению оказалась другая пробоина, и меня притащило как раз туда. Вынырнул, схватился за край, голоса слышу:
