В-третьих, о евреях. Не спорю, нацисты относились к ним без особой любви. Однако как вам такой факт: с 1933-го по 1938-й из Германии уехали 170 тысяч евреев
[86]
, а из Польши — 600 тысяч! [206] Сравните, какая власть притесняла их жестче…
В 1938-м случилась весьма некрасивая антисемитская история между поляками и немцами — в буквальном смысле между, то есть на границе.
Незадолго до того польское правительство объявило, что все граждане, живущие за границей больше пяти лет, лишаются гражданства. Метили в польских евреев, которые жили в Германии и в Австрии (как раз тогда «аншлюсованной» Гитлером). Таких оказалось 70 тысяч. Им предписали в двухнедельный срок перерегистрировать паспорта. Консульств мало, выстроились дикие очереди, чиновники выискивали предлоги для отказа…
За два дня до истечения срока (30 октября) осталось 18 тысяч не получивших заветного штампа. Что с ними делать? И «своих»-то евреев нацисты не знали как выселить, а уж этих сам Бог велел… И полиции дали приказ выдворить их из страны, пока они еще считаются гражданами Польши. Куда? Естественно, на родину.
18 тысяч евреев прихватили, отвезли к границе и погнали в родимые края. Но польские пограничники выпихнули их — по одной из версий, пулеметным огнем. [207] А немцы обратно не впустили.
В историю это попало как «Збонщинское выдворение», поскольку происходило возле польского поселка Збонщин. Евреи мотались на границе несколько дней без еды и жилья. Намучились и страху натерпелись. Уж ясно, что банкиров и крупных промышленников среди них чудом не оказалось; зато там была семья Гершеля Гриншпана — того самого, чей выстрел использовали как повод для «Хрустальной ночи»…
Наконец Варшава согласилась продлить срок перерегистрации до 31 июля 1939 года.
Как видите, в этой ситуации поляки опять-таки действовали хуже, чем нацисты.
И на отнятых у России землях они непольское население не считали за людей: унижали, грабили… [208]
Вернув захваченные Польшей земли, мы, что называется, обрели геморрой.
Дело в том, что в России сложился иной железнодорожный стандарт, чем в Европе: наша рельсовая колея немного шире. У нас 152 см, у них 143,5 см. А поляки успели в Западных Украине и Белоруссии переделать колею на европейский лад.
И вот что получилось: доехав до старой границы, надо было пересаживаться в другие поезда. В том числе и войскам. Сами понимаете, это резко замедляло их переброску… А немцы в случае вторжения, наоборот, легко могли катиться в своих поездах до той же старой границы (что и вышло в действительности).
— Надо ж было переделать бывшую польскую дорогу под наш стандарт! — воскликнете вы.
Конечно. И наши гражданские инженеры тут же предложили это. Однако военное начальство тормозило процесс, ссылаясь на дороговизну. Не всех заговорщиков удалось вычистить в 37-м…
В сентябре 1939-го мы вернули территории. И целый год военные саботировали перешивку колеи! Затем кое-где начались авралы. «В июле 1940 года участок протяжением 161 км был перешит за 11 часов. Осенью 1940 года, выполняя правительственное задание, железнодорожные войска и организации НКПС за 36 часов перешили 470 км пути и 55 различных станций» [209].
Но это капля в море. К 22 июня основная часть колеи так и осталась европейской. В этом одна из причин наших поражений начала войны.
Вторая проблема.
Вдоль старой границы шла оборонительная «линия Сталина» (так ее величали лишь иностранцы). Теперь в ней вроде бы отпала надобность, зато пришлось на новой границе строить «линию Молотова» (опять-таки, название условное, появилось оно гораздо позже).
Линия состоит из дотов
[87]
, которые делаются из особо прочного железобетона толщиной от метра до трех. Доты надо снабдить специальным вооружением (пушками и пулеметами), наполнить гарнизонами с полным снабжением, а между ними разместить полевые войска в траншеях и блиндажах. Дорого, трудно, хлопотно…
Но что поделать? Пришлось этим заниматься.
Врут, будто «линию Сталина» тогда разоружили или даже взорвали. Ничего подобного. Небольшую часть оружия с нее действительно перенесли на новую границу, но остальное законсервировали. И в боях 1941 года старая линия местами защищалась до двух недель.
А вот новую толком построить не успели. Редко стоящие доты без налаженной огневой связи запросто можно обойти, что немцы и сделали.
Но не буду забегать вперед.
Странная война
Итак, объявив рейху войну, Англия и Франция бездействовали. Французское командование даже специально запретило обстреливать немецкие позиции, [210] чтоб какой-нибудь капралишко сдуру не поверил, будто идет война.
К 27 сентября Ла-Манш пересекли бритты
[88]
: 152 тысячи наземных бойцов, 9400 авиаторов, 24 тысячи машин, 36 тысяч тонн боеприпасов… [211] Вместе с французами они зависли над вермахтом, как утес. Чуть толкни — рухнет, раздавит, и Вторая мировая предотвращена! Но разве для того банкиры короновали Гитлера?
Союзная авиация бомбила Германию… листовками. Называлось это «рейдами правды», первый из этих героических актов состоялся 3 сентября. За месяц сбросили 18 миллионов листовок (почти 39 тонн) [212]; насколько успешно эта пропаганда разложила вермахт, мир убеждался следующее шесть лет. Вице-маршал Харрис подметил: «Единственное, чего мы добились, — это обеспечили потребности Европейского континента в туалетной бумаге» [213].
Польские дипломаты в Лондоне закатывали истерики, умоляли хоть чем-нибудь помочь, и наконец сэры пообещали им… выслать 10 тысяч винтовок! Правда, лишь через полгода. [214] А пока, как говорится, ни в чем себе не отказывай… Самое смешное, что даже после этого поляки продолжают британцам верить и поклоняться! Лондон им гораздо милее Москвы.
Два войска рыли окопы, цепляли колючую проволоку и маскировочные сети — и люто скучали. Парижская ставка срочно закупила стратегические материалы: десять тысяч футбольных мячей. Бойцы наконец получили хоть какое-то занятие, немецкие тоже: они болели за французские команды, наблюдая матчи в оружейную оптику. [215] Боеприпасы вынимали: не дай бог пальнет!
Еще раз повторю: союзники могли победоносно наступать. Немецкие генералы признавались: «У военных специалистов волосы становились дыбом, когда они думали о возможности французского наступления» (З. Вестфаль) [216]; «В сентябре 1939 г. англо-французские войска могли, не встретив серьезного сопротивления, пересечь Рейн и угрожать Рурскому бассейну, обладание которым являлось решающим фактором для ведения Германией войны» (Ф. Гальдер) [217]; «Мы, военные, все время ожидали наступления французов во время польской кампании и были очень удивлены, что ничего не произошло. При наступлении французы натолкнулись бы на слабую завесу, а не на реальную немецкую оборону» (В. Кейтель) [218].
