Нормативная сдержанность усугубляется бедностью мальчишеского эмоционального словаря. Слушая телефонный разговор двух подростков, некоторые родители буквально выходят из себя от бессодержательности, незначительности сообщаемой информации: «Сорок минут трепа, и ни одного законченного предложения!» Разговор кажется пустым потому, что его содержание не логическое, а эмоциональное, и выражено оно не столько в словах и предложениях, сколько в интонациях, акцентах, недоговоренности, недомолвках, которые подросток при всем желании не смог бы перевести в понятия, но которые доносят до его друга-собеседника тончайшие нюансы его настроений, оставаясь бессмысленными и непонятными для постороннего слушателя. Для мальчика этот «пустой» разговор важнее и значительнее, чем самая содержательная светская беседа о высоких материях, проявляющая ум и знания собеседников, но не затрагивающая их жизненных проблем и оставляющая в лучшем случае ощущение приятно проведенного вечера. Недаром молодые люди так увлекаются мобильными телефонами. Это не только красивая и престижная игрушка, но и средство всегда быть со своими друзьями.
Но – оборотная сторона медали! – многозначность эмоциональной коммуникации делает ее во многом иллюзорной. Юношеская потребность в самораскрытии часто перевешивает интерес к пониманию Другого, побуждая не столько выбирать друга, сколько придумывать его. Подросток мечется между желанием полностью слиться с другом и страхом потерять себя в этом слиянии. Нуждаясь в сильных эмоциональных привязанностях, юноши подчас не замечают реальных свойств своих друзей.
Как тонко заметил Роберт Музиль, в юности стремление светить самому гораздо сильнее, чем желание видеть при свете. Чем эгоцентричнее дружба, тем вероятнее, что с возрастом в ней появятся нотки враждебности. «Несметное число лет назад мы восхищались друг другом, а теперь мы не доверяем друг другу, зная друг друга насквозь. Каждому хочется избавиться от неприятного впечатления, что когда-то он путал другого с самим собой, и потому мы служим друг другу неподкупным кривым зеркалом» (Музиль, 1984. Т. 1. С. 74).
Подведем итоги.
1. Важнейшим средством формирования культуры мальчишества на базе нормативного канона маскулинности является гендерная сегрегация, установка на отделение от девочек.
2. Гомосоциальность формирует у мальчиков сильное чувство товарищества, принадлежности к группе, индивидуальное «Я» как бы растворяется в коллективном «Мы», приобретая таким путем дополнительную силу.
3. Это единство является не только эмоциональным. Все мальчишеские группы, формальные и неформальные, строятся иерархически, имеют свою социально-ролевую структуру, дисциплину и вертикаль власти, которые хорошо описываются в терминах социальной психологии. Однако эти структуры не бывают монолитными, межгрупповые и внутригрупповые конфликты всегда оставляют зазор для формирования индивидуальности.
4. Исключительное «мужское товарищество» («Мы») дополняется такой же исключительной «мужской дружбой» («Я» + «Я»). Хотя коммуникативные свойства мальчиков и девочек развиваются по одной и той же траектории, девочки существенно опережают своих ровесников по формированию потребности и способности к самораскрытию. Отсюда – разные гендерно-возрастные акценты в определении ценностных критериев дружбы (взаимопомощь или понимание), ослабевающие лишь к концу юношеского возраста, когда мальчики осваивают более тонкие формы межличностной коммуникации.
5. Различия в структуре общения и коммуникативных черт мальчиков и девочек тесно связаны с особенностями их эмоциональной культуры и отличаются исторической и межпоколенной устойчивостью. Тем не менее, расширение сферы совместной деятельности и общения мальчиков и девочек ослабляют гендерную поляризацию и в этом вопросе, выдвигая на первый план индивидуально-типологические, личностные различия.
Глава 7. Мальчики в школе
Школа как социальный институт
Школьный учитель и профессор выращивают исключительно виды, а не индивиды.
Георг Кристоф Лихтенберг
Из всех насилий,
Творимых человеком над людьми,
Убийство – наименьшее,
Тягчайшее же – воспитанье.
Правители не могут
Убить своих наследников, но каждый
Стремится исковеркать их судьбу:
В ребенке с детства зреет узурпатор,
Который должен быть
Заране укрощен.
Смысл воспитанья -
Самозащита взрослых от детей.
Максимилиан Волошин
В условиях всеобщего и обязательного школьного обучения большую часть своей жизни (11 или 12 лет из восемнадцати) и своего времени мальчики проводят в школе. В исторической части книги я бегло рассказал, как возник этот социальный институт и как в нем чувствовали себя мальчики в прошлые периоды истории. Теперь попробуем подойти к теме социологически.
Кому и зачем нужна школа? Проявляя, как положено, почтение к начальству, наука видит школу преимущественно глазами государства, родителей или учителей, рассматривая учеников в основном как объект обучения, воспитания и социализации в широком смысле слова. Однако определение функций и задач школы государством, церковью, семьей, местной общиной, школьной администрацией, учителями и самими учащимися никогда и нигде не совпадало, а конечный результат всегда оказывается продуктом борьбы этих и многих других общественных сил, каждая из которых преследует свои собственные, далеко не бескорыстные, групповые интересы.
Если посмотреть на школу глазами учащихся, придется признать, что хотя официально школа создавалась для блага мальчиков, школьная вертикаль власти ограничивала и ущемляла их свободу. История школы – это история не только методов обучения и т. п., но и противостояния двух враждебных сил – учителей и учащихся. Первые перенесли на территорию школы суровый опыт отцовской дисциплины подавления и усмирения, а вторые – не менее богатый опыт мальчишеского сопротивления и самоорганизации. В любой школе присутствуют два властных начала: вертикальное (власть школьной администрации и учителей) и горизонтальное (власть ученического сообщества), которые, с одной стороны, подкрепляют, а с другой – подрывают друг друга, причем оба эти начала могут быть как авторитарными, так и демократическими. Отдельно взятый индивидуальный мальчик зажат между этими двумя силами, каждая из которых в отдельности значительно сильнее его самого, как между молотом и наковальней. Но поскольку эти силы соперничают друг с другом и имеют свои внутренние противоречия (соперничество разных учителей и разных групп внутри мальчишеского сообщества), школьник может, играя на их рассогласованности, отстоять свою индивидуальность и получить некоторую степень автономии.
Подобно истории детства, история школы тесно связана с эволюцией гражданского общества и правопорядка. Идея «прав ребенка», включающая ограничение, а затем и полный запрет телесных наказаний, – естественный вывод из принципа прав человека. Но это весьма противоречивый процесс. Ограничение учительского произвола, требование учить и наказывать не «по понятиям», а по правилам, то есть по закону – огромное историческое завоевание.
