Бывший гусар, попыхивая трубкой, вышел во двор, присел на большой камень у входа и, чтобы убить время до утра, принялся сочинять продолжение письма своему приятелю отставному пехотному полковнику Поприщину, но только уже не на бумаге, а в уме, заранее зная, что это «письмо» никогда не будет отправлено адресату.
«…В трюме пиратской шхуны мы промучились не очень долго. Неожиданно к нам спустились двое греков с жуткими физиономиями, от одного вида которых наши провинциальные барышни сразу брякнулись бы в обморок. Это были, как я узнал позднее, Черный Микаэль и Николас Красный — главари греческих пиратов, именами которых пугали своих детей местные турки. Оба что-то лопотали — один по-гречески, другой — по-русски. “Переводчик, что ли?” — предположил я, заметив что толстые заскорузлые пальцы одного из злодеев осторожно сжимают какой-то небольшой предмет или картинку. Присмотревшись пристальнее, я увидел небольшой образок святителя Николая Угодника, принадлежавший графу Алехану и хранившийся в его личных вещах.
— Вы же православные люди! — переводил Николас Красный слова Черного Микаэля. — Почему же сразу не открылись нашим людям? Мы расправляемся только с теми, кто поклоняется ложным святыням, а для русских у нас всегда найдется доброе вино и хороший кусок хлеба с рыбой, чтобы привествовать их надлежащим образом, как наших братьев по вере. Короче говоря, с нас сняли цепи и под приветственные крики всей команды проводили в корабельную кают-компанию, где столы действительно оказались накрытыми блюдами, в основном, приготовленными из морских даров, которыми щедры здешние воды.
Тогда-то мои “графы Островы” и назвались своей настоящей фамилией, что вызвало у греков просто бурю восторга и славословий в адрес нашей матушки императрицы и всей России в целом.
— Дружба на век! — правозгласил по-русски Черный Микаэль, успевший смыть “боевую раскраску”, оказавшейся всего-навсего гримом, под которым скрывалось довольно простецкое лицо добропорядочного мещанина, потом перешел снова на греческий, разразившись длинной тирадой.
— Он говорит, — переводил Николас Красный, лицо которого не стало симпатичнее после снятия грима, — что просит у ваших светлостей прощение за причиненные неудобства и за то, что мы сразу не узнали вас, наших братьев по вере. Мы давно боремся с проклятыми магометанами на море и на суше, но враг силен и беспощаден. Поэтому нам просто необходима помощь России. Вместе мы приодолеем турецкое владычество и сможем с честью пронести свет истиной православной веры туда, где ныне воздвигнуты бастионы тьмы…
— Хорошо сказал! — заметил граф Алехан. — А мы и не в претензии. Как говорится, спесь только лошадям пристала. За это и выпьем!
После третьего стакана Орлов-младший пожелал узнать подробности о тех людях, которые выдавали себя за “потомков алжирских корсаров” и были разгромлены греками.
— Это мошенники, — пояснил Николас Красный. — Афера! Они размножают рукописные копии “тайных документов и карт пиратских кладов”, которые затем под разными предлогами подсовывают богатым иностранцам и следят за ними пристально и неусыпно. Когда же те снаряжают экспедиции для поиска кладов, они заманивают доверчивых простаков на отдаленные острова и обирают там до нитки. Этот бизнес здесь давно процветает… На самом деле никаких кладов давно уже нет. Они были когда-то. Скажем, клады Симона Дансера…
— Вот! Значит, они существуют! — вскричал я, совершенно оглушенный полученными разъяснениями.
— Они существовали, — сказал переводчик, — но все свои клады Дансер выкопал самостоятельно во время своего последнего приезда в Ла-Гулетту. Тогда за каждым его шагом следили шпионы, нанятые тунисскими беями. Как только Дансер упаковал свои богатства и собрался дать дёру, его поймали и, отобрав все, до самой последней серебряной монетки, убили.
— Поистине, сребро — чертово ребро! — наставительно заметил граф Алехан, а, подумав, добавил: — Собирать надо только злато и даже не в виде денег, а в произведениях искусства, ценность которых с годами только возрастает.
— Все истинная правда! — согласился Николас Красный, прозвище которого пошло, очевидно, от его красного носа, приобретавшего от выпивки цвет вареной буряка. — Античное искусство — это непреходящие ценности. Мы часто находим их на турецких посудинах, отправляющихся в дальние страны с товарами. Они вывозят все, до чего только могут дотянуться их грязные загребущие руки…
— Хотелось бы помочь вам, — сказал Орлов-старший. — Мы тоже хотим поучаствовать в хорошей морской драке с магометанами.
— Сделаем, — пообещал переводчик. — Мы как раз отслеживаем перемещения одной купеческой флотилии и собираемся ее изрядно пощипать. Это будет в ближайшие дни.
Ну вот, подумалось мне, “братикам” мало приключений, они решили еще раз испытать судьбу, а заодно подвергнуть опасности и мою собственную жизнь. Впрочем, я ведь и сам заядлый авантюрист и такие приключения мне по сердцу.
Местные пираты умели веселиться. После неумеренных возлияний, они выскочили на палубу и принялись танцевать сиртаки, играя на допотопных инструментах, чем-то напоминавших арфы, которые также хранились в трюмах кораблей у этих запасливых хозяев. А мы продолжали пиршество до тех пор, пока граф Алехан не уснул прямо за столом.
— Вина мало, — бормотал во сне Орлов-старший. — Сенька Белый скажи Сеньке Черному, чтобы еще вина принес…
— Бредит, — сказал Орлов-младший. — Слабоват стал мой драгоценный братик. Качка, видать, его доконала. Пить он больше не может… А мы с тобой, гусар, еще выпьем. Нам морским гусарам, качка, раз плюнуть…
Граф Алексей, заснувший прямо за столом кают-компании пиратского судна, видел пречудесный сон. Да и не сон это был вовсе, что-то другое. Будто бы он — Алексей — в одночасье перенесся далеко-далеко назад во времени и был теперь никакой не граф, а самый что ни на есть Патриарх Константинопольский. И слышит это он, Патриарх, от причетников известие, что благочистивый муж по имени Феофан, отличавшийся богоугодными делами, заказал известному в Византии иконописцу Аггею три образа — Спасителя, Богоматери и чудотворца Николая. И будто бы иконы уже готовы и Феофан просит Патриарха почтить их молебном.
— Пойду, — сказал Алексей-Патриарх. — Чего не пойти? Дело Божеское…
И вот он в богатом доме Феофана видит три иконы, а сам говорит:
— То икона Спасителя. Слава Тебе, Боже наш, Спаситель, создавший всякую тварь на земле! И икона Божьей Матери здесь. Хорошо написал живописец и сей образ Пречистой Богоматери, родившей нам Человеколюбца Бога! А это кто таков? Зачем здесь изображение Николая, епископа Мирликийского? Он был смердович, низкого рода, и изображению его не прилично стоять с этими двумя иконами. Вынести третий образ вон!
— Так ведь сам чудотворец Николай сподобил меня заказать все три иконы, явившись в сновидении, — попытался объясниться Феофан, но Патриарх и слышать ничего не желал. Пришлось подчиниться его желанию.
Вечером, когда застолье было в полном разгаре, Феофан хватился, что у него вышел запас вина. Тогда он потихоньку удалился из пиршественной залы и зашел в отдельную комнатушку, где ютился теперь образ святителя Николая. Там он стал усердно молить чудотворца, чтобы угодник Божий умножил запас вина в его доме. Окончив молитву, Феофан вернулся на пир и со священным трепетом убедился, что ранее пустые кувшины вновь заполнились до краев вином, да еще каким!
