19 августа 1696 года Азов был завоеван. Головин участвовал в торжественном въезде Лефорта и Шеина в столицу (30 сентября), предшествуя им в карете, запряженной шестеркой лошадей; награжден золотой медалью, кубком, кафтаном парчовым на соболях и, кроме того, получил в Кромском уезде Орловской губернии село Молодовское городище с деревнями, всего 57 крестьянских дворов… (Кстати сказать, у графского семейства должно быть еще много другого недвижимого имущества в разных российских губерниях!)
В начале следующего года (1697), Петр Первый, желая усовершенствовать себя в науках и художествах, оставил скипетр и корону и 9 марта отправился в чужедальние края в свите Великого российского посольства под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова. Первым Послом был наименован наместник Новгородский, генерал-адмирал Лефорт, вторым — Сибирский наместник и генерал-кригс-коммисар Головин, третьим — думный дьяк и Болховской воевода Возницын (Прокопий Богданович Возницын до того был послом в Константинополе (1681) и посланником в Варшаве (1688).
Проехав Эстляндию, Лифляндию, Митаву, Бранденбургскую Пруссию, Померанию, Берлин, Посольство российское прибыло 17 августа в Амстердам, где почти целый год и находилось. Между тем, государь с малой свитой совершил путешествие в Лондон, куда был приглашен Головин для заключения с лордом Кармартеном договора о табаке. (Договор этот, подписанный 16 апреля 1698 года, достопамятен потому, что послужил поводом к перемене российских обычаев: с того времени позволено употреблять в отечестве нашем табак, воспрещенный прежде под страхом смертной казни. Но мы с вами, Экзорцист, слава Богу, не курим! Кстати, хитрая бестия лорд Кармартен обязался обращать выручаемые им за табак деньги на покупку российских товаров, чего, разумеется, не сделал…)
Послы наши во время торжественных аудиенций всегда являлись (исключая Лефорта) в русском платье на соболях, украшенном бриллиантами и жемчугом. В Гааге государь купил четырехместную карету за тысячу восемьсот червонных. Лефорт и Головин занимали в ней первые места, а Петр Первый с Возницыным садились напротив. Генеральные Штаты Голландии одарили российских послов золотыми цепями с гербом Голландии: полученная Головиным весила восемь фунтов. В Митаве Головин получил от герцога Курляндского драгоценный бриллиантовый перстень, а в Кенигсберге курфюрст Бранденбургский Фридрих, впоследствии король Фридрих Первый, подарил ему свой портрет в футляре, осыпанном брильянтами, серебряные лохань, рукомойник и большую кружку… Преднамеренное путешествие в Италию не совершилось по случаю полученного известия из Москвы о новом стрелецком бунте. 18 июля государь вместе со своими любимцами отбыл в Россию.
Привязанность государя к Федору Алексеевичу только возрастала, он даже повелел выбить в честь него серебряную медаль с изображением на одной стороне портрета Головина, а на другой — фамильного герба с надписью на латинском: “Et consilio et robore”, то есть “и советом и мужеством”. А, учредив 8 марта 1699 года орден Святого Апостола Андрея Первозванного, самым первым кавалером его сделал Головина. 21 апреля того же года Головин был возведен в достоинство генерал-адмирала (первым генерал-адмиралом в России был Лефорт, вторым — Головин). Вскоре ему была подчинена Оружейная палата, и он возглавил сразу несколько приказов, а именно: Малороссийский, Княжества Смоленского, Новгородского, Галицкого, Устюжского, Ямского и Монетного двора. 19 августа 1700 года Федор Алексеевич пожалован генерал-фельдмаршалом и, сделавшись предводителем новонабранной сорокапятитысячной армии, выступил с нею к Нарве… (Ровно через три месяца произошла несчастная для россиян битва под Нарвой! Гораздо с большим успехом Головин действовал на дипломатическом поприще, нежели на военном, подписав договоры о дружественной помощи против шведов с датским посланником и с королем Польским, подготовив почву для будущих побед русского оружия.) А 16 ноября в 1702 году он первым среди россиян получил от императора графское достоинство Римской империи.
Управляя Монетным двором, граф Головин приступил к выплавке серебряной руды, которую сам отыскал близ Нерчинска; увеличил объемы выбивания серебряной монеты. До 1700 года ее выпускали каждый год от 200 до 500 тысяч; в 1700 году было выбито монет на 1 992 877 рублей; в 1701 году — 2 559 885 рублей; 1702 — до 4 533 194 рублей. (Что да — то да! Но первые серебряные рублевики с изображением царя Петра начали чеканить только в 1704 году…)
В последних числах июня 1706 года государь отправился в Киев и приказал Головину поспешить в этот город. Фельдмаршал, занимавшийся тогда заключением дружественного договора между Россией и Пруссией, немедленно отправился в дорогу, но занемог в Глухове и 2 августа скончался».
Больше в первой папке ничего не было, и Экзорцист открыл вторую, но там оказались только чистые листы, на первом из которых было написано: «Село Княжье в Архангельской губернии!» И никаких других записей…
И тогда он на нескольких страницах кратко описал все свои действия, которые смог предпринять до сего времени для поиска и поимки Черного плаща. Особо он упомянул питейное заведение Федьки Ножа, который, по-видимому, находился под серьезным влиянием Аристарха Губельта.
Глава восьмая. Две претендентки
Почему всемогущий канцлер указал на далекое ахангелогородское селение под названием Княжье, Экзорцист пока еще не знал. Но он надеялся разузнать о том, какое отношение это селение имеет к фельдмаршальскому семейству, у Натальи Николаевны, урожденной графини Головиной. Наведя необходимые справки, он уверился, что она вместе с дочерью, принцессой Екатериной, действительно находится в Кронштадте, где провожает в дальний морской поход своего мужа, принца Петра Голштейн-Бекского.
Но прежде, чем отправиться в Кронштадт, Экзорцист посетил дом Свенсонов, находившийся в черте Санкт-Петербурга, недалеко от Сенной площади, места экзекуции всех провинившихся слуг, чьи хозяева по какой-то причине сами не имели возможности «поучить наказанием» нерадивых.
Однако с госпожой Ингрид Головиной Экзорцисту повидаться так и не удалось. В доме Свенсонов ему сказали, что «госпожа графиня плохо себя чувствует и никого не принимает». И сие навело его на мысль, что шведка, скорее всего, пребывает где-то в другом месте, но желает, чтобы никто этого не знал.
Не тратя время на проверку своего предположения, Экзорцист приказал кучеру править в Кронштадт. Но прежде, чем в который раз за эти дни оказаться на дороге, проложенной вдоль Финского залива, он заметил, что за его экипажем ведется беспардонная слежка. По крайней мере, двое неизвестных, по самый нос закутанных в башлыки, на быстрых конях то и дело попадались ему на глаза в разных местах.
«Похоже, что они прицепились ко мне у дома Свенсонов, — подумал Экзорцист. — И это доказывает, что госпожа Ингрид в другие края не отправлялась и уж тем более не больна. Просто она захотела выяснить, кто и зачем желает с ней встретиться. Что, в свою очередь, доказывает то, что эта женщина совсем не так проста…»
— Гони к Антипу и не останавливайся! — приказал кучеру Экзорцист, подумав при этом, что нельзя отправляться в Кронштадт с соглядатаями на хвосте. Он уже понял, что дело о фельдмаршальском наследстве очень непросто, опасно и весьма запутанно. Впрочем, других дел его сиятельство граф Бестужев-Рюмин ему и не поручал, зная, что обычными познаниями в лекарском искусстве далеко не ограничивались данные Богом Экзорцисту таланты. Еще он являлся и превосходным сыщиком, добивавшимся отличных результатов в расследовании самых таинственных и запутанных дел, которые обычным полицейским чинам и мастерам заплечных дел из Тайной канцелярии были не по зубам.
