Когда экипаж, завернув за угол, поравнялся с питейным заведением «У Антипа», Экзорцист выпрыгнул из него прямо на ходу и юркнул в приоткрывшуюся дверь кабака. При этом он успел поблагодарить Бога за то, что тот не лишил его недюжинной физической силы и навыков, приобретенных еще на службе в гвардии.
— Все лучшее господину Бодунову! — произнес Антип Старов, приветствуя своего постоянного таинственного клиента, который хорошо оплачивал его всевозможные услуги. — Чего изволите, ваше превосходительство? — Хозяин этого питейного заведения всегда путался в званиях и обращениях, когда речь заходила о «Василии Васильевиче Бодунове — бароне Штальберге».
— Пошли своих головорезов вдогонку за моей каретой! — распорядился Экзорцист. — За ней увязались два негодяя, которым неплохо бы намять кости, чтобы в дальнейшем было неповадно…
— Сделаем!
Сказав это, толстяк Старов быстро выбежал во двор и что-то приказал одному из своих слуг, махнув рукой в ту сторону, куда умчалась карета барона. Через минуту Экзорцист услышал удалявшийся перестук копыт по крайней мере сразу пятерых конников.
— Догонят? — недоверчиво спросил он у настолько запыхавшегося Антипа, будто тот самолично возглавлял погоню.
— Догонят, — отдышавшись, ответил Старов. — Эти татары Бека — сущие черти, если им дать хороших скакунов! А скакуны у меня первостатейные, в чем вы сами, ваше сиятельство, могли не раз убедиться. У меня и кухня хорошая, вот повара нанял — француза…
— Ладно, хватит болтать! — остановил похвальбу хозяина кабака Экзорцист. — Мне нужен другой экипаж. Дело не терпит…
— Экипаж для господина Бодунова! — громогласно прокричал Старов, а потом гораздо тише добавил: — Сию минуту, ваша светлость!..
…В который раз проезжал по берегам Финского залива Экзорцист и не уставал восхищаться морскими пейзажами за окнами экипажа, открывавшимися перед ним. И хотя он давно отрешился от всего земного и суетного, все же красота Божьего мира все еще волновала его, заставляла лишний раз славить Господа, создавшего этот прекраснейший из миров ради нас, грешных.
А еще вспоминал он о муже Натальи Николаевны, урожденной Головиной, с которым ему, по всей видимости, придется столкнуться в Кронштадте. Он знал, что принц Петр Голштейн-Бекский за свои заслуги только что был удостоен сразу двух орденов государства Российского: ордена Святой Анны и ордена Святого Александра Невского. Знаком он был и с мнением фельдмаршала графа Миниха о принце. Граф Миних в 1739 году составил специальную записку «О генералах, находившихся под моим началом», в которой написал о принце следующее: «Он средних лет; крепкого и здорового сложения; справедливый и хороший полководец; служит охотно и добрый воин, но не имеет больших дарований; дурно ведет себя; затрудняется командою, не зная русского языка; беден; получает только две тысячи рублей пенсии и полковничье жалованье, которое следует увеличить сверх генерал-майорского оклада».
Определенно, у императрицы Елизаветы Петровны и графа Миниха были совершенно разные взгляды на военные таланты принца Петра…
…Урожденная графиня Наталья Николаевна Головина довольно хорошо выглядела, и ее возраст невозможно было угадать, если не знать в точности. Даже находясь рядом с собственной дочерью, совсем еще юной принцессой Екатериной, графиня Головина почти ничем не уступала ей ни в свежести лица, ни в детскости характера.
Графиню и ее дочь Экзорцист смог повидать вечером на балу у местного предводителя дворянства. Она была без мужа, и это, как посчитал Экзорцист, должно было облегчить его попытку личного знакомства, ибо при принце Голштейн-Бекском сие было бы затруднительно из-за, как поговаривали в обществе, «невыносимой принцевой ревности».
— Графиня Наталья Николаевна, позвольте представить вам барона Штальберга, — подойдя вместе с Экзорцистом к креслам, на которых восседали дамы, шаркнул ногой предводитель дворянства. — Думаю, вы не будите скучать вместе. На этом балу нет места скуке. Скоро начнутся танцы…
— Позвольте сделать вам комплимент, — поклонился Экзорцист. — Вы прекрасно выглядите! — И он не кривил душой, говоря это, поскольку почувствовал, что эта женщина могла бы стать предметом его вожделений, не будь он убежденным холостяком. Ему пришлись по вкусу и ее величавая внешность, которая больше бы подошла восточной богине, и ее добрая улыбка, которой она одарила его, и глаза, лучистые глаза, которые, казалось, пронзали до самого сердца, заставляя трепетать его, будто птичку в клетке.
— А вы, барон, похоже, большой дамский угодник, — улыбнулась графиня.
— Совсем нет. Я затворник и редко бываю на людях. Но, узнав, что вы будете на этом балу, примчался сюда на крыльях… — он хотел сказать «любви», но одумался и замолчал, боясь, что сможет потерять голову от давно забытого чувства влечения к противоположному полу, которое, как он надеялся, уже похоронено в его «мертвом сердце» на веки вечные. — Видите ли, графиня, — перешел он на другой, деловой тон. — Я занимаюсь изучением биографий наших выдающихся военачальников. А вы являетесь внучкой и дочерью прославленных героев отечества нашего. Для меня ценны любые воспоминания о ваших деде и отце. Правда ли, что ваш батюшка, граф Николай Федорович, адмирал российского флота, участвовал в 1743 году в морской битве со шведами, которая стала решающей в разгроме шведской эскадры и полной победе русского оружия?
— О, вы задаете такие сложные вопросы… — потупилась Наталья Николаевна. — Гораздо лучше меня все эти премудрости знает моя дочка. Катенька, — величаво повернула голову графиня к дочери, сидевшей на соседнем кресле, — сделай одолжение, дружочек, расскажи господину барону о всех этих несносных баталиях, которые никогда не обходятся без кровопролития…
— А ты знаешь, маман, никакого кровопролития тогда не случилось. Адмирал Николай Федорович — мой дедушка — в том сражении решил не атаковать шведскую эскадру, хотя и находился в очень выгодных условиях, и сил у него было гораздо больше, чем у противника. Но он поклялся перед Богом не проливать зря крови и избегать лишних жертв, а потому не стал ввязываться в бой. Одним своим присутствием его могучая эскадра, сделав всего несколько пушечных залпов, заставила шведов бежать и укрыться в своей гавани. Преследовать и добивать их он не стал… К сожалению, его мужественный поступок был неправильно понят фельдмаршалом Лассием, который и доложил императрице о «трусливом невыполнении адмиралом Головиным его распоряжений». Из-за чего дедушка вынужден был выйти в отставку и уехать в чужие края…
— Ну, о таких подробностях упоминать совершенно необязательно… Барону они, наверное, неинтересны, — смутилась графиня и попыталась сразу перевести разговор с отца своего на деда. — А вот прадедушка твой, Федор Алексеевич, был более удачливым в сражениях. Он рассказывал, как однажды, когда он возвращался из путешествия по Сибири, на него было совершено внезапное нападение, но он с честью отбил его, не позволив врагам захватить обоз с огромными ценностями…
— Конечно же, прадедушка мой был храбрецом… А правда, что я на него похожа? — умилительно спросила девушка.
