Тот оттолкнул двойникову руку, но двойник тут же быстро потрепал его по волосатой щеке и строго произнес:
– Будет туго, скажи: «Власть Господня!»
– Да кто ты? – гневно вскрикнул отец Егорий.
– Я ангел твой, дурак! – проговорил гость насмешливо и, отпустив отцу Егорию в лоб щелчка, исчез.
А в сенях пискнула дверь, и на кухню вошли двое.
«Ну вот,– подумал отец Егорий с некоторым даже облегчением.– Теперь – все!»
Людей на своем веку Игорь Саввич перевидал всяких и потому безошибочно признал посетителей. И угадал: слова бесполезны.
Тот, что помоложе, сразу подступил к отцу Егорию, схватил за бороду татуированной клешней и, не произнеся ни звука, треснул в висок.
Кровь Игоря Саввича вскипела. Ростом и силой он превосходил обидчика, и хотя давно уж не дрался на кулачках, а за себя постоять когда-то мог. Пудовый его кулак с широкого замаха нацелился в криво сросшуюся переносицу. Но недруг не отступил, даже бороды не выпустил, просто отклонился в сторону, чтобы кулак отца Егория прошел мимо рябой щеки. Отклонился и… Игорь Саввич согнулся пополам от боли, получил еще раз, коленом в лицо, и обеспамятел…
…чтобы очнуться от ужасной муки, пронзившей до самых костей!
Отец Егорий задергался, закричал, захрипел, закашлялся от едкого духа сожженных волос, разлепил веки и узрел около своего лица докрасна нагретую кочергу. А за ней – пустые глаза и ящеричий безгубый ротик.
Ожог на груди полыхал болью. Игорь Саввич даже не сразу ощутил, что руки его до хруста заломлены назад.
– Деньги, старик,– сказал безгубый.– Отдай деньги или умрешь!
– Нет у меня денег! – прошептал отец Егорий.– Монах я…
– Есть! – сказала ящерица, поднеся к его носу пышущий жаром металл.– Есть, мы знаем. И тебе они не нужны!
– Нету,– прошептал Игорь Саввич, прикрывая глаза от близости раскаленного железа.
– Дом покупаешь,– выдохнул ему в ухо второй.– Значит, есть! Копец, жги!
– Есть! – прошипела ящерица, оскалив золотозубый рот.
Конец кочерги с шипом прижался к скуле отца Егория.
Он закричал, задергался, забил ногами.
– Деньги! – прямо в ухо – тот, что держал. Снова зашипела кочерга.
– Нет… – уже без голоса хрипел Игорь Саввич. Он провалился в беспамятство, выныривая от страшной боли, опять теряя сознание…
– Деньги! – вопил тот, что сзади.
– Нет! – сипел отец Егорий под шип сжигаемого мяса.
Вдруг стало тихо, и в наступившей тишине равнодушный голос произнес:
– Погоди, Копец. Инструмент остыл.
Игорь Саввич открыл слезящиеся глаза и увидел, как его мучитель, подбросив в печь белое березовое поленце, положил в топку кочергу.
– Господи, помилуй,– прошептал отец Егорий, и слезы побежали по его черным щекам.
«Господи, помилуй, воистину тяжек мученический венец!»
– А здоров ты, дед! – с уважением сказал стоявший за спиной.– Или так деньги любишь?
– А кто их не любит? – отозвался золотозубый, поворачивая в огне кочергу.– У кого деньги – у того и власть!
Отец Егорий облизнул сухим языком помертвевшие губы.
– Власть Господня,– прошептал он, внезапно вспомнив.
Ничего не произошло.
Золотозубый, надев рукавицу, вынул кочергу из печи, постучав по жести под зольником, сбил прилипший пепел, посмотрел вопросительно на отца Егория.
– Молчишь? – спросил без выражения.
И приложил кочергу к правому боку Игоря Саввича.
Напрягшийся, ожидающий боли, отец Егорий, к своему удивлению, боли не ощутил. Напротив, ощутил приятную прохладу. Будто ветер овеял его раны.
«Спасибо, Господи!» – мысленно поблагодарил он.
И тут увидел стоящего поодаль коренастого бородача в кожаных штанах, заправленных в красные сапоги, в длинной рубахе, вышитой красным по вороту, подолу и швам и перехваченной в талии узким поясом.
Золотозубый, решив, что пленник в беспамятстве, отступил назад, и бородач, пройдя прямо сквозь него, встал против отца Егория. У него были почти сросшиеся темные брови и необычные глаза, серо-голубые, с темным кольцом по краю радужки, словно свежие сколы озерного льда. Смотрел же бородач в покрасневшие от муки глаза отца Егория строго и сосредоточенно.
Как недавно – двойник.
– Пусти-ка меня, братко,– наконец сказал бородач звонким твердым голосом.
И полез прямо в тело отца Егория.
Нечеловеческая мощь втекла в одеревеневшие мышцы Игоря Саввича. Он снова ощутил свои руки, заломленные, а хватку второго мучителя – на запястьях. Отец Егорий шевельнулся, пробуя приподняться на стуле, и тут же, к своему удивлению, оказался стоящим на ногах.
Золотозубый отшатнулся, замахиваясь кочергой; кулак того, что сзади, с хрустом ударил в затылок отца Егория.
Голос бородача, «вошедшего» в тело иеромонаха, возник внутри одним-единственным словом:
– Кыш!
И отец Егорий вылетел из кухни, из дома, из петербургской зимы, чтобы окунуться с головой в зеленую воду.
Горько-соленая, она хлынула ему в рот. Игорь Саввич выбросил из груди часть воздуха, запрокинулся и увидел наверху переливающуюся светом шелковую поверхность. Толкнувшись руками и ногами, он рванулся наверх… И оказался стоящим в снегу посреди темного двора, спиной к дому. С обращенными к небу лицом и руками, дрожащими от усталости. Руки отца Егория тут же упали, а просторные легкие его наполнил холодный, с привкусом дыма воздух. Небо вверху было тускло-серым, беззвездным. Лишь на востоке поигрывало фиолетово-красное свечение.
Отец Егорий осторожно потрогал пальцами лицо. Бороды убыло. Кожа на щеках и скулах была нежной и чистой, как у младенца.
– Чудны дела Твои, Господи! – прошептал отец Егорий и прикрылся ладонью от вдруг налетевшего ветра.
Пошатываясь на слабых ногах, Игорь Саввич добрел до дверей, кое-как обмахнул снег и, закрывши, на сей раз заложил и толстый засов. Он не был уверен, что это поможет, и, готовый ко всему, шагнул из темных сеней в теплую кухню.
И точно: там на стуле уже сидел чудной мальчишка лет шести, полистывал Библию и пускал колечками дым из черной, дорогой, должно быть, трубки.
После всех ночных дел отец Егорий начисто утратил способность удивляться.
Посмотрев, открыта ли вьюшка, он вложил в печную пасть три чурки и грузно опустился на табурет, вытянув ноги.
Полузакрыв глаза, отец Егорий безразлично наблюдал, как читает мальчик: не поднимая головы, лишь иногда встряхивая светлыми кудряшками.
Так прошло с полчаса. Отец Егорий задремал… и проснулся от негромкого хлопка. Мальчик закрыл Писание и теперь с любопытством разглядывал сидящего напротив мужчину, привалившегося спиной к стене. Спать отцу Егорию как-то сразу расхотелось.
