– Вранье. Но не без изящества. Бульварная утка-мандаринка.
Отец Егорий помолчал, потом изрек:
– Завтра наведаемся в этот… «Бурдель». Адрес там есть?
– Должен быть.
– Батюшка,– вмешался Степаныч.– Там еще про расчленителя есть, маньяка.
– Всему свое время,– сказал Игорь Саввич.– Андрей, выключи «ящик». И ты, Степаныч, давай подсаживайся поближе. О хорошем поговорим.
О Символе веры нашей. Ты, Андрей, его уж знаешь, верно?
– Знаю,– подтвердил Ласковин.– Каждый раз ведь на богослужении поем.
– Неплохо,– кивнул отец Егорий.– Символ сей каждый христианин и умом, и сердцем знать должен. И сердцем! – подчеркнул он.– Если говоришь «Верю!» – понимай и чувствуй каждое слово. Но помнить нужно, что Символ сей был принят лишь в 325 году от Рождества Христова на Первом Вселенском Соборе в Никее. И дополнен он был на Втором Вселенском Соборе. Первохристианам же в час Крещения довольно было сказать: верую в Иисуса Христа, как в Господа,– и его крестили во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Потому что сильна была в те времена вера, и была она выше догматов. И были те христиане духовны и едины. Но сказано Апостолом: «Мир во зле лежит», и грех пришел в мир вместе с человеком. Но пришел Господь и кровью Своей освободил нас от власти сатаны.
Однако в мире свирепствует зло, и верные Господу испытываются в сем пламени. Отступников ждет возмездие, но зло, посеянное одним, пожинается целыми народами. И ныне справедливы слова Иоанна Златоуста, что кажется порой, нет худших врагов Христа, нежели мы сами. И, может, нынешний век еще греховней и страшней, чем любой из прошлых.
Отец Егорий остановился, чтобы перевести дух, и Андрей, воспользовавшись случаем, спросил:
– И куда же мы движемся?
– Кто – мы?
– Мир.
– Движемся мы к Страшному Суду,– ответил отец Егорий.
– Тому, что Свидетели Иеговы в прошлом ноябре обещали?
Игорь Саввич скривился, как от нестерпимой горечи, и сказал сердито:
– Самому Иисусу в дни Служения его на земле тайна сия не была открыта! Кто скажет тебе, что ведом ему срок,– лжец и в руках диавола! Те самые плоды,– он повернулся к Смушко,– те самые, по которым и опознается слуга сатаны!
– Значит,– произнес Андрей,– зло все усиливается, и чем дальше, тем хуже?
– Упрощаешь,– возразил отец Егорий.– Да, зло усиливается. Но и добро тоже. И Свет Господень вечен и неуничтожим. И Царство Господне вечно и нетленно. В любое время, на любой земле будь истинным христианином – и душа твоя будет бессмертна и чиста.
Глава десятая
Редакция журнала «Бурдель» располагалась на Петроградской стороне, примерно в пяти минутах ходьбы от бывшего кинотеатра «Великан», оккупированного Мюзик-холлом. Солидный, с лепкой, эркерами и изящными балкончиками фасад здания был обращен к трамвайной линии, так что обитателям дома раннее пробуждение было обеспечено. Парадный подъезд вел к широкой, хотя и скудно освещенной лестнице. Поднимаясь, отец Егорий и Андрей весьма сожалели, что не воспользовались ею: в лифте густо пахло мочой.
Редакция занимала квартиру на самом верхнем этаже. Стальная дверь с глазком отделяла ее от
остального мира, но отворилась без всяких проблем после первого же звонка.
Вежливый юноша сделал приглашающий жест.
– Нам нужен Кирилл Кишкин,– пробасил отец Егорий.– Редактор!
И решительно шагнул внутрь, важный, громоздкий, в своем черном длиннополом пальто и с тяжелым крестом на груди.
Юноша не выказал ни малейшего удивления.
– Пожалуйста,– сказал он, махнув вперед, по коридору.– Я провожу.
– А вы кто? – не слишком вежливо спросил отец Егорий.
– Я – коммерческий директор,– ответил юноша, и Ласковин решил, что парнишка достаточно симпатичный.
– Андрей,– произнес он, протягивая руку.
– Саша.
– Где у вас можно раздеться, Саша?
– Лучше останьтесь так, холодно, что-то с батареями…
– Войдем,– бросил не желавший терять времени отец Егорий. И двинулся вперед.
Андрей пошел за ним, отметив толстые пачки газет вдоль стены, головку девушки за приоткрытой дверью, рядом с монитором компьютера.
Втроем, юноша и гости, вошли в большую пустую комнату, затем – в смежную, поменьше, обставленную по-спартански. Ласковин припомнил закон Паркинсона: в фешенебельных офисах не работают, а занимаются собственными проблемами. Например, выдуривают бабки у жадных и глупых граждан.
– Кирилл,– сказал Саша.– К тебе.
И вышел.
Главный редактор «Бурделя» Кирилл Кишкин поначалу тоже произвел на Ласковина неплохое впечатление: приятное лицо, интеллигентная речь, мягкий голос. Но уже через минуту Ласковин понял, что мсье Кишкин кое-кого ему напоминает. Комсомольского функционера от культуры, из мелких, времен его, Ласковина, юности. Вот только бороду сбрить…
– Присаживайтесь.– Кишкин любезно уступил отцу Егорию стул (единственный в комнате), а сам расположился на подоконнике.– Вы по поводу рекламы?
Андрей посмотрел на Игоря Саввича, понял, что тот предпочитает не говорить, а слушать, и взял инициативу на себя.
– Нет,– сказал он.– Мы по поводу статьи о вампире.
– Какой именно? – Кирилл Кишкин, так же, как и сам Ласковин, на первый взгляд выглядел моложе своих лет. Сейчас Андрей оценил бы его возраст в двадцать восемь – тридцать.
– Интервью,– сказал он.– В январском номере.
– А, понял.– Кишкин дружелюбно улыбнулся.– Было такое интервью.
– Мы бы хотели познакомиться с его героем.
– К сожалению, это невозможно! – Редактор «Бурделя» развел руками.– Прошу прощения, господа!
– Редакционная тайна? – подыграв, «с пониманием» спросил Ласковин.
– Нет. Героя просто не существует.
– Это как? – вмешался отец Егорий.– Умер?
– Да нет! Его вообще не было. Это выдумка. Фантазия.– Он перевел взгляд с Игоря Саввича на Ласковина, выглядевшего «доступней».– У нас молодой коллектив авторов, талантливых авторов, и я как редактор практически не вмешиваюсь в процесс. Да, это выдумка, но, если она вас заинтересовала, вы можете поговорить с Сашей.– Кишкин встал.– Он хорошо знает автора. Мы заинтересованы в читателе, господа, а читатель предпочитает что-нибудь неожиданное, пусть и недостоверное. Не одни мы так поступаем, господа. Практически большинство газет и журналов… Кстати,– он взял со стола экземпляр «Бурделя»,– видите, на последней странице – ссылка: «За публикуемые материалы редакция ответственности не несет».– Кишкин посмотрел на хмурого отца Егория и, уже оправдываясь, произнес: – Ну, в общем-то, безобидная шутка…
