«Кино,– саркастически подумал Ласковин.– Чистый Голливуд!»
– Что смогу – сделаю,– с неожиданной мягкостью ответил Игорь Саввич.– Не сомневайся!
«Длинный сегодня день»,– подумал Ласковин, вытягивая ноги. Провожать гостя он не собирался.
– Что так поздно вернулся? – спросил, появляясь, отец Егорий.
– В гостях был,– ответил Андрей и улыбнулся, вспомнив Наташу.
Потмаков, напротив, нахмурился. Подумал, должно быть, об Антонине. Но допрашивать не стал; в гостях так в гостях. Ласковин с удовольствием рассказал бы ему о Наташе, но… не сейчас.
– Батюшка,– произнес он, в первый раз называя так отца Егория,– можно узнать, как вы все-таки отличаете, кто служит сатане, а кто – нет?
– Многие служат… – пробормотал Игорь Саввич.– По ведению или неведению – многие.
– Нет,– уточнил Андрей.– Я о тех, кто…
– Понял, понял,– перебил отец Егорий.– Не о служащих, о предавшихся спрашиваешь.
Он стоял посреди гостиной, такой высокий, что потолок комнаты казался ниже, чем на самом деле.
– Бога спрашиваю,– сказал после паузы тихо.– Смиренно вопрошаю и жду. И Бог, если удостоит,– отвечает.
– Словами? – спросил заинтригованный и несколько благоговеющий Ласковин.
– Нет. Пониманием. Вижу: иная душа будто червем изъедена. А иной… как бы и вовсе нет. Вот такой-то и предался диаволу. А ты к чему спросил?
– Из любопытства,– ответил Андрей.– Отец Егорий, вы отца Серафима давно знаете?
– Давно. Что, не понравился?
– Нет! – решительно ответил Андрей.
– А ты ему – да! – усмехнулся Потмаков. Андрей пожал плечами.
– Он нам приглашения привез,– сказал Потмаков.– В Мраморный дворец, на прием.
– Зачем? – удивился Ласковин.
– Чтобы на Пашерова могли поглядеть. Говорит, будет он там.
– Сегодня пятница,– сказал Андрей.– Значит, до вторника ничего не предпринимать?
– А что ты можешь предпринять? – осведомился Игорь Саввич.
Андрей еще раз пожал плечами.
– Завтра утром,– сказал отец Егорий,– будет у нас разговор.
– О чем?
– О тебе! – Игорь Саввич взглянул строго.– Попрошу у Бога вразумления, чтобы указал, как тебе грех с души снять. Время ныне для искупления хорошее – Великий пост. Но уж и согрешил ты… – Отец Егорий покачал головой.
– Что скажете – то и сделаю,– ответил Андрей. Для него Антонина и все, что с ней связано, уже отодвинулось в прошлое. Сегодняшним стала Наташа.
«Напои меня полынью…»
– Скажу…– Отец Егорий пропустил сквозь пальцы веер бороды.– Почивать пора. Только давай сперва помолимся. Вместе.
За окном завыла собака. Не их, чужая.
«Завтра – новолуние»,– неизвестно к чему вспомнил Андрей.
Спустя полчаса, уже лежа в постели, он подумал о Наташе, и тут же холодком шевельнулось в груди. «Почему? За что?»
В бескорыстную щедрость судьбы Ласковин не верил. Если двое встретились, значит, они нужны друг другу. Судьба практична. Зачем он, Ласковин, нужен такой девушке? Почему они встретились сегодня (вернее, уже вчера), а не полгода назад, когда Андрей был свободен и беззаботен? Почему – не через полгода, когда, может быть, он снова будет свободен?
Вспомнилось сказанное отцом Егорием: «Уж и согрешил ты…» За что?
Он уже засыпал, когда из тревожных мыслей образов вынырнуло бородатое лицо «двойника». Вынырнуло, усмехнулось: «Ты, владыка, и не знаешь? Оберег…» – И кануло, не договорив.
Наступила ночь.
Глава восемнадцатая
– Когда-то я хотела стать врачом,– сказала Наташа, глядя на мрачноватые стены больницы, мимо которых они шли.– Даже в Первом меде отучилась почти три года…
– И что? – спросил Ласковин.
– Ушла. Лечить почти невозможно, а смотреть, как умирают…
– Ну, некоторых лечат! – возразил Ласковин, вспомнив Гудимова-младшего.
Выписался паренек в относительном порядке, не инвалид, а вполне дееспособный молодой человек. Но была ли в этом заслуга лечащих врачей или Вячеслава Михайловича Зимородинского?
– Не всегда,– согласилась Наташа.– И не всех, вот что обидно! Кому-то ты становишься доброй, а кому-то – злой. А злой быть не хочется!
Она встряхнула головой, и белые «уши» ее шапочки разлетелись в стороны.
– Как поработалось? – спросил Ласковин, имея в виду тренировку.
– Нормально.
Они остановились, пережидая поток машин, потом перешли на другую сторону и направились к троллейбусной остановке. Ласковин предпочел бы взять мотор, но Наташа сказала «Не нужно», и он не стал спорить.
– А твои танцы? – Андрей в первый раз задал вопрос о Наташиной профессии.– Тоже что-то лечебное?
– Вовсе нет! – Девушка засмеялась.– Я просто учу танцевать, двигаться… У меня две группы, по шесть часов в неделю.
– И кто у тебя занимается?
– Люди. Просто люди, женщины в основном.– И тронув Андрея за рукав: – Троллейбус!
– Наташа,– спросил Ласковин,– зачем тебе каратэ?
– Что?
В глазах у девушки что-то мелькнуло, что-то, от чего Ласковин сразу насторожился.
«Не хочется быть злой!» – вспомнил он.
– Мне интересно,– не глядя на Андрея, сказала Наташа.– Похоже на танец, только по-другому.
«Не хочется быть злой!» Так, так…
Ласковин вдруг обнаружил, что молодой парень справа от Наташи как-то чересчур нахально ее разглядывает.
– Прошу прощения,– сказал Андрей, раздвигая человеческое тесто и проталкивая Наташу к заднему стеклу троллейбуса. Теперь девушка была отгорожена им от прочих пассажиров.
– Интересно? – произнес он с иронией.—
И только?
– Иногда нужно уметь себя защитить! – В голосе ее была необычная холодность.
Ласковин чувствовал ее отчуждение, но останавливаться не собирался. Это было не в его правилах. Все, что связано с каратэ,– его территория.
– От кого же ты собираешься защищаться?
Превосходство столь явно слышалось в его голосе, что Наташа попыталась отодвинуться назад (пустое, спина ее была и так прижата к поручню) и стряхнуть руку Ласковина, сжимавшую ее локоть.
Андрей тут же отпустил ее.
«Обидел! – подумал он с раскаянием.– Идиот!»
– Извини,– проговорил он вслух,– просто, если тебя кто-то обижает, нечестно скрывать это от меня только потому, что мы недавно познакомились. Дай мне шанс, ладно? – Он улыбнулся обезоруживающе, и Наташа не сумела удержать ответной улыбки.
