«Звучит как название болливудского фильма», — съязвил мой внутренний голос.
А я вспомнила про Алку «Ватсон» Трошкину и загрустила. Спасаясь бегством, я оставила на растерзание дракону-закону свою правую руку и как минимум половину головного мозга, ведь мы с Трошкиной стопроцентно эффективны в команде.
Я утешала себя тем, что Алке ничего не грозит, ее лишь немного помучают вопросами и отпустят, и все же совесть меня терзала. Я решила воссоединиться с подружкой при первой же возможности и как-нибудь отблагодарить ее за то, что в Русляндии она приняла удар на себя. Я обязательно сделаю Трошкиной что-то хорошее! Например, придумаю, как отвадить от братика Зямы ту бабу на красном «Пежо».
— Чай, кофе, бутерброды, шоколад, олимпийские сувениры, лотерейные билеты! — призывно возвестил женский голос.
Я обернулась. По проходу между рядами кресел двигалась барышня с тележкой. В нижнем ярусе ее пестрели незабываемой расцветкой а-ля лоскутное одеяло, волонтерские бейсболки и шапочки.
Я беспокойно завозилась, только сейчас сообразив, что совершенно напрасно не изменила свою внешность, ограничившись обратным превращением из медведя в человека. Очень может быть, что длинноволосая блондинка в розовом пиджачке уже объявлена в розыск и кто-нибудь на станции вспомнит, что такая гражданочка уехала в электричке.
Я остановила девушку с тележкой:
— Что тут у вас?
— Чай, кофе, бутерброды, шоколад, лотерейные билеты и сувениры: значки, брелочки, кружки, бейсболки, а также набор пассажира! — затарахтела барышня. — В наборе разовые тапочки, мыло, шампунь, зубная паста и щетка, влажные салфетки и губка для обуви.
— С гуталином? — с надеждой спросила я, поджимая ноги, чтобы не сбивать собеседницу с толку демонстрацией своих белых парусиновых туфель.
— Черный крем есть отдельно.
— Давайте!
Я купила бейсболку, дорожный набор и гуталин, потратив на это почти все деньги, доставшиеся мне от Алки.
Девушка с тележкой переместилась к следующему покупателю.
— Простите, а туалет в этом поезде есть? — спросила я.
— В последнем вагоне, в пятом и в первом, — не обернувшись, ответила девушка.
— Спасибо.
Я поднялась, взяла свой вещмешок и пошла в конец поезда. Туалет оказался чистым, просторным и с зеркалом, на что я очень рассчитывала. Первым делом я сняла приметный розовый пиджачок. Под ним у меня была простая белая футболка, в сочетании с голубыми джинсами образующая в высшей степени заурядный наряд.
Потом я расплела косу, которой поутру украсила себя в подсознательном стремлении соответствовать стилистике русского парка, и собрала волосы в хвост на макушке — во времена моего детства такая прическа называлась «пальма». Она меня не красила, а вот я ее — очень даже, причем буквально: с помощью губки из дорожного набора и обувной краски я густо зачернила нижнюю треть хвоста и тщательно высушила это подобие грязной малярной кисти феном для рук.
Потом я разобрала хвост на пряди и распределила их так, чтобы волосы закрыли лоб, щеки и шею.
Аккуратно нахлобучила сверху бейсболку, посмотрела на себя в зеркало и удивилась тому, как похожа я стала на героиню популярного некогда мексиканского телесериала! То немытое дитя фавел звали Марианной, и я отличалась от нее только ростом и отсутствием буйных кудрей: мои черные волосы были прямыми, как у лошади.
«Индианна! — предложил мне обновить имя внутренний голос. — Почти как Марианна, но можно с одной «н», как Индиана Джонс».
— Индиана Холмс! — поправила я, держа в уме сверхзадачу — расследовать преступление.
Индиана Холмс выглядела экзотично, но симпатично. Правда, негнущиеся черные космы, торчащие из-под бейсболки, плохо сочетались с аккуратными коричневыми бровями. Пришлось и их нескупо намазать гуталином.
В результате всех этих гримерных работ разыскиваемая полицией длинноволосая блондинка превратилась в коротко стриженную брюнетку, не интересную никому, кроме завзятых фанатов латиноамериканского синематографа.
Я затолкала пиджак и новоприобретенные пожитки в медвежий вещмешок, вышла из туалета и заняла место в другом вагоне. Девушка с тележкой, которую я встретила по дороге, не обратила на меня никакого внимания, и я поздравила себя с удачной маскировкой.
Поезд плавно скользил меж мягкими волнами зеленых гор, ничего не происходило, и я настолько успокоилась, что даже задремала. Разбудил меня светлый и ясный, как майский день, женский голос из динамиков:
— Мы прибываем на станцию Зеленогорское! Следующая станция — Кипучеключевск!
До поселка Зеленогорского мы всем семейством катались вот так же, на электричке, много-много лет подряд — до тех пор, пока туда не проложили дорогу, по которой гарантированно могли проехать не только тракторы и танки. В хорошую погоду и засветло от Зеленогорского лесами-горами можно было минут за сорок дойти до нашей дачи в деревеньке Бурково.
Условный рефлекс сработал раньше, чем проснулся мозг. По команде «Зеленогорское!» я десантировалась из вагона на перрон, едва не сбив ведро с грибами.
Разнообразные емкости с опятами, кизилом, ежевикой, орехами, каштанами и прочими дарами леса стерегла суровая усатая бабка, похожая на Чапаева. Сходство было бы полным, замени бабуся платочек на папаху, а плащик на бурку, но и в цивильном облачении старуха выглядела грозно, что по-своему помогало торговле.
— Хрыбочки, яхотки берем! — рявкнула она мне в ухо.
Я машинально выскребла из кармана монеты, оставшиеся после спонтанного шопинга в поезде.
— И шо? — окинув презрительным взглядом серебристый курганчик мелочи на моей ладони, бабушка Чапай фыркнула, как четвероногий друг кавалериста.
Я пожала плечами, но спрятать деньги не успела.
— Дай сюда. — Бабка сгребла монеты, ссыпала их в карман плаща и объявила: — Пирох с хорохом.
— Шо? — не поняла я.
— С хорохом, грю!
Непререкаемо хрюкнув, бабка наклонилась, с танковым лязгом сдвинула крышку с эмалированного ведра и ловко извлекла из него большой золотистый пирог, похожий на помятый лапоть.
Ловко обмотав нижнюю половину пирога обрывком газетки, протянула его мне:
— На!
— А! Пирожок с горохом!
Я обрадовалась. Не то чтобы я очень любила горох, просто уже подошло время ужинать, а я ведь еще даже не обедала.
— Спасибо!
Я закинула медвежмешок на плечо и, энергично работая челюстями, зашагала к лесу. В последний раз марш-бросок со станции до дачи я совершала в семейной группе под командованием папули, и было это лет пятнадцать тому назад. В то время и тропа была пошире да поглаже, и у меня не имелось необходимости запоминать дорогу, потому что отряд полковника Кузнецова бойцов на марше не терял.
