Барон. Так вот какой титул получил от врагов предатель! Барон, надо же – кажется, в старину так называли предводителей железнобоких рыцарей, тех, что ездили на древних танках с черными крестами на башнях.
Однако не только баронский титул предателя удивил сейчас Ратибора, куда больше поразило другое – слова облезлого Ксарга: артиллерия, архитектор, проект! Однако, вот вам и дикарь! Вот вам и разгадка внезапного сплочения нео. Да уж, с таким вожаком будет трудновато справиться.
Шестеро дикарей кинули юношу на деревянные козлы, связали, стянули рубаху… Взметнулась в небо плеть…
Рат почти не чувствовал боли. Он думал. Рассуждал про себя, прикидывал, что можно сделать, каким образом и – главное – с кем?
Вечером пленники получили по миске похлебки из мелких болотных червей. Пища отвратная, но все же – пища, приходилось иногда есть и не такое. На ночь рабов снова загнали в подвал Маринкиной башни. Почти все узники, уставшие от тяжких работ до полусмерти, тотчас же и уснули, и лишь некоторые беспокойно метались во сне, шурша старой соломой.
Уставший не меньше других, да еще и избитый, Ратибор гнал от себя сон. Как и любой воин он неплохо умел это делать, тем более выносливостью и силой юноша был наделен куда в большей степени, чем остальные. Мать говорила – «D-ген», ген воинов Кремля. Не этого Кремля – московского. Говорят, и там живут люди… Ну да, живут! Ведь маркитанты же приплывали на своих странных лодках именно из Москвы, и, быть может, в Москву-то и предстояло отправиться Рату в поисках пропавшей невесты. Правда, думать об этом было еще рановато, для начала хотелось бы устроить побег. Бежать, и как можно скорее, рвануть, затеряться в болотах, а там…
Так узник думал еще утром… к ночи же – после встречи с предателем Сгоном – мысли его приняли несколько иное направление. Всех этих людей, всех тех, кто не сдался, кто еще не превратился в тупой рабочий скот, всех их хотелось спасти… тем более, Рат чувствовал себя виноватым в том, что с ними случилось. Ведь, если бы он не вывел из строя робота, Великого Био, все пошло бы по-другому. Хоть один очаг сопротивления оставался бы, даже если бы дикарям и удалось взорвать башни. Однако же, глядя на изможденных пленников, юноша понимал и другое – вместе они не побегут. Кто-то не сможет из-за физической слабости, кто-то не решится, а кто-то и не захочет – кому-то уже все равно. Лишь малая часть рабов еще способна на что-то – в этом смысле Ратибор рассчитывал на Люса и еще нескольких парней. Хоть этим бы помочь, не все о своей шкуре думать!
Ближе к ночи распогодилось и похолодало. Начинались первые заморозки, так и пора уже было – октябрь. Серебряная луна повисла над Маринкиной башней, призрачный яркий свет проникал и в ров, освещая через слуховые окна изможденные лица забывшихся в коротком сне узников. Ратибор внимательно всматривался в спящих, думал. Еще с утра он приметил уже, что знакомых в этом подвале оказалось не очень-то много, из пятницких – всего трое мастеровых, да несколько парней из Ямской башни. Все остальные производили впечатление чужаков, выходцев из дальних лесных деревень. Эти люди держались иначе, иначе говорили, да иначе и выглядели – какие-то хилые, согбенные, с потухшими глазами. Следствие давнего плена? Скорее всего, так. Во всяком случае, подбить их на побег казалось Ратибору мало реальным. Да и нужно ли было? Вот Люс и прочие ямские – совсем другое дело. Хоть этих увести, спасти… хоть некоторых.
В общей скученности и смраде давно немытых тел лишь один из пленников расположился довольно вольготно – у самого окна, вытянув ноги. Спал, повернувшись лицом в стене, так же беспокойно ворочаясь. Рваная, похоже, что с чужого плеча, куртка с откинутым капюшоном, узкие штаны, стоптанные башмаки, на которые не польстились даже алчные до чужого добра нео. Сияющая лысина, тонкая дряблая шея…
Всхрапнув, спящий перевернулся на спину, и на лицо его упал дрожащий свет луны. Рат вздрогнул: незнакомец оказался одноглазым! Нет, ему не выбили левый или правый глаз, глаз изначально был один! Большой, миндалевидный, он торчал точно посредине лба, прикрытый дрожащим веком, сразу под которым начинался тонкий изящный нос. Из пустых глазниц по обеим сторонам носа росли небольшие гибкие щупальца с утолщениями на концах, сейчас они лежали на щеках неким непонятным страшноватым наростом. Прямо под носом начинался рот – похоже, совсем безгубый.
Невольно отпрянув, Ратибор покачал головой: вот же уродец! И где только такие типы водятся?
Страхолюдный незнакомец производил впечатление доходяги: худющие руки и ноги беспокойно метались, из впалой груди вырывалось хриплое прерывистое дыханье. Уродец явно был болен, и болен всерьез, так, что непонятно было, зачем его здесь держали – работать-то он явно не мог. От подобных для дикарей была лишь одна польза – мясо… впрочем, этого доходягу – разве что на холодец. Чего ж его еще не съели? Наверное, потому что пищи сейчас у нео имелось вполне достаточно – не сожрать.
Пищи!
Ратибор вспомнил несчастного ребенка и с силой сжал кулаки, так, что хрустнули костяшки пальцев…
– Меня зовут Наг, – открыв единственный глаз, уродец повернул голову. – Как ты уже, верно, догадался, я – из народа шамов. А ты… постой, не отвечай, попробую понять сам…
Юноше вдруг показалось, будто он ощутил какое-то покалывание в висках, короткое, слабое, и почти сразу пропавшее, однако все равно какое-то неприятное. Новый знакомец, Наг, или как там его, неожиданно вздрогнул.
– А ты не совсем обычный парень, друг, – в шепоте одноглазого явно сквозило сильное удивление. – Клянусь Атомом, я совсем не могу тебя про… Впрочем, это не важно. Поговорим словами. Я видел, как ты смотрел на дикарей, и чувствую, как ты их ненавидишь.
Рат хмыкнул:
– Еще бы! А ты их, можно подумать, любишь?
– Ненавижу, – темная щель безгубого рта изогнулась в жутком подобии улыбки. – Кажется, ты тоже циник, друг. Славно! Думаю, мы подружимся… если, правда, успеем – мне уже недолго осталось. Слава Атому, теперь есть хоть кто-нибудь, с кем приятно поговорить.
– Но я же еще ничего толком и не сказал, – изумился парень.
– Не сказал, так скажешь.
Ратибор задумчиво покусал губу:
– Великий Атом – это твой бог?
– Можно сказать и так, – уклончиво отозвался одноглазый.
Щупальца вокруг его глаза проснулись и шевелились, словно хотели кого-то схватить и, если б не полутьма, смотреть на это было бы куда неприятнее. Хотя этот уродец Наг, кажется, парень неплохой. Жаль, что уже обреченный на смерть в желудках кровожадного лесного народа!
* * *
Они разговаривали каждый вечер вот уже на протяжении пяти дней, целых пяти дней, полных непосильного труда, горечи и разочарований. Нага (или, как он всегда с гордостью называл себя – шама) использовали на каких-то легких работах в самой башне. Одноглазый бедолага что-то там красил или плотничал, в подробностях он не пояснял, да и вообще, как-то так получалось, что в полночных беседах говорил больше Рат, рассказывал о себе, о своей жизни, о Ясне. Рассказывал с неожиданной для самого себя охотой, вероятно, просто хотелось выговориться, а в лице нового приятеля парень обрел весьма благодарного слушателя. Шам слушал внимательно, не прерывая, единственное око его со странным вертикальным зрачком светилось неподдельным участием и пониманием.
