Ласковин – он оказался уже вплотную к стоящему спиной противнику (идеальная позиция) – ударил ногой сверху вниз фумикоми-гери – в подколенную впадину… Достал! Семипудовая туша пришла в движение, заваливаясь набок, Ласковин изготовился – добить… и кулак Хана въехал ему в ухо, второй раз швырнув на пол.
На этот раз Хан не стал медлить и попытался припечатать Андрея ногой. Но – боксер есть боксер – не успел. Ласковин, голова которого гудела, как набатный колокол, перекатился на четвереньки и встретил надвигающегося соперника уширо-гери. Пятка Андрея врезалась в брюхо Хана, остановив его… но не более.
Кувырок – и Ласковин снова на ногах.
Гул в голове стих, но ухо горело огнем. Итак, он нанес добрый десяток ударов – с нулевым результатом. И пропустил два – оба раза оказавшись на полу. Его противник обладал чувствительностью мешка с песком и быстротой отбойного молотка.
«Чертовы перчатки,– подумал Ласковин.– Невозможно работать руками!»
«Плохому танцору… тапочки жмут»,– тут же пришла на память цитата из Зимородинского. Прав оказался сэнсэй. Единственно верная тактика: ударил – отскочил. Потому что тактика Хана – подманить противника как можно ближе – и вставить в открытое место. Пусть Ласковин приплясывает вокруг, хитрит, расходует силы…
Хан стоял в прежней позе. Сонный носорог.
Андрей начал сердиться. Он, мастер, черный пояс, не может свалить эту кучу бекона!
Ласковин атаковал прямо. Нет смысла обманывать противника, если ему плевать, что ты собираешься делать. Прямо: май-гери в пах – противник отступил на полшага (яйца надо беречь!) – и рикен – в висок (достал!). Ласковин нырнул под встречный хук и с поворота ударил коленом в область печени. Ударил – и отскочил. Вся связка – на полсекунды.
Носорог остался спокоен. Но – своеобразный успех. На этот раз Андрей не побывал на полу.
– Наконец-то,– проворчал Зимородинский.– Хоть что-то.
– Он – деревянный! – В голосе Митяя слышалось беспокойство.– Такие удары – а ему ни хрена! Непробиваемый. Мне так и сказали.
– Непробиваемых не бывает,– спокойно возразил Вячеслав Михайлович.– А что Андрей падает – хорошо. Из мягких стоек падение гасит удар. Совсем невредно, если противник вдвое тяжелее.
– Всосались наши денежки,– сказал Берестов своему протеже.– Слон и моська.
– Не гони коней,– возразил Корвет, скрывая беспокойство.– Спортсмен еще даст ему просраться. – Берестов скептически хмыкнул.
– Один – к двенадцати! – крикнули сзади.– Один к двенадцати против Хана!
– Ставлю пять сотен! – не оглядываясь, крикнул Корвет.
Берестов усмехнулся. Ему нравились те, кто не отступает. Жаль будет расставаться с таким парнем, тем более что сам его и поднял. Но что делать? Гриша не любит убытков, а убытки будут преизрядные. Он поглядел на ринг. Моська еще держится. Но это – вопрос времени. Берестов вспомнил, как Хан затоптал прошлого своего противника. Насмерть. Серьезный боец. Лично он, Берестов, впрочем, уже в выигрыше. Так как поставил на то, что Спортсмен продержится три минуты. Три минуты истекли несколько секунд назад. А Корвета – жаль. Неглупый человек и организатор хороший.
О Спортсмене Берестов не думал. Спортсмен – мясо. Отработал – в расход.
Ласковин оглядел противника – тот был невозмутим. Как конная статуя Николая Первого.
«Я тебя расшевелю!» – подумал Андрей, подстегивая боевой дух.
Йоко-гери в колено – как по осиновому корню – уход в низкую стойку от прямого в лицо, и локтем – в печень. В аккурат по месту, куда уже пришелся удар коленом,– и уход за спину. Ага! Носорог соизволил обернуться!
Ласковин ударил ребром стопы по пальцам правой ноги Хана – больше, чтобы отвлечь,– развернулся на сто восемьдесят градусов с широким уро-маваши, но не довел, отдернул ногу и резко выбросил назад. Хан, двинувшийся вперед, наткнулся на его пятку – снова в печень! – и с шипом выдохнул.
Первая, черт его подери, реакция!
Андрей отскочил и расслабился. Он уже привык к тому, что Хан не атакует сам… и едва не поплатился.
Носорог рассвирепел.
Наконец Хан показал себя. Следующие две минуты Ласковин носился от стены к стене, уворачиваясь от сокрушительных ударов, ныряя, обходя, иногда отвечая – без заметного эффекта. Противник его контратаки игнорировал. Кроме ударов в пах, от которых защищался с легкостью. Других уязвимых точек у своего соперника Ласковин нащупать не мог. Если бы не перчатки, Андрей мог бы использовать удары пальцами, нукитэ, рубящие удары, весь многообразный арсенал каратэ-до. Атаковать в глаза, в горло, хотя нет, в горло – не вышло бы: подбородок Хана располагался прямо на груди. Абсолютная нечувствительность голеней, лица, головы. Носорог. Хотя кожа Хана покрылась следами от ударов Андрея, а с правой стороны, под ребрами, они слились в одно багровое пятно,– на скорости Хана это никак не отражалось. Сначала Ласковин перестал наносить удары ногами в голову. Об этот череп можно было гнуть водопроводные трубы. Затем Андрей отказался от контратак и, наконец, вообще перестал наносить удары: что толку в них, если противнику – плевать? Но даже только защищаясь, Ласковин терял больше энергии, чем противник – нападая. Пока Андрею удавалось держаться: Хан ни разу не достал его всерьез. Работай он ногами с таким же мастерством, как кулаками, Ласковин уже был бы втоптан в пол. Но базовой техникой Хана был бокс, а в боксе ноги главным образом задают дистанцию. Однако сильней всего подавляла Андрея невозможность пробить эту покрытую салом деревянную тумбу.
Зрители орали. Им казалось, что Хан вот-вот добьет противника.
– А он – ничего, твой Спортсмен,– сказал Берестов.– Ловкий.
Корвет не ответил, он нервно хрустел пальцами. Да, Спортсмен пока уворачивается, но Хана ему не пробить!
– Один – к двадцати одному! – крикнул принимающий ставки.
– Двадцать сотен – за Спортсмена! – крикнул Корвет.
Терять ему было уже нечего.
– Он выдохнется! – возбужденно проговорил Митяй.– Он сдохнет, и Ласка ему выдаст!
Зимородинский покачал головой.
Он оценил, насколько экономно Хан тратит силы. Но важней было то, что Хан психологически уже обыграл ученика Вячеслава Михайловича. Андрей поверил, что противник неуязвим. И зря. Зимородинский видел, что удары Ласковина достигают цели. Хан чудовищно вынослив и почти нечувствителен к боли. Там, где другому хватит одного удара, этому требуется десять, двадцать, пятьдесят. Зимородинский не удивился тому, что все, чему он учил Андрея последнее время, вылетело у того из головы. В критических ситуациях человек опирается на то, что укоренилось глубоко. Пусть даже лежащее на поверхности – лучше.
«Бей его, бей!» – мысленно внушал Зимородинский, но Андрей не слышал. Так же как не слышал возбужденного ора зрителей…
Торс Ласковина лоснился от пота, соленые струи заливали глаза, дыхание стало прерывистым, а мышцы уже не повиновались с прежней быстротой. Он, не отвечая, уклонялся от мощных ударов, уклонялся, уходил, не давал прижать себя к стене. Когда-то с ним уже случалось нечто похожее. Андрей пытался вспомнить, пока тело его моталось из стороны в сторону, пропуская мимо себя сокрушительные поршни Хановых рук.
