– Ласка! – рявкнул в тоннеле-коридоре зычный бас Коваля.– Мы пришли, мать их!
И понеслась.
У Андрея словно крылья развернулись за спиной. Тело стало острым и легким, рвущим воздух, как пламя на выходе газового резака.
Он прыгнул вперед, нет – он взлетел и ударил в слаженный строй… и даже не ощутил сопротивления.
Они рассыпались, как куклы, как манекены. Руки и ноги Ласковина ударяли в мягкие тела, опрокидывали их, отбрасывали друг на друга. Враги потеряли его. Он шел сквозь стену быстрее, чем его узнавали. Это был праздник! Нечто невообразимое! Враги ослепли. Он возникал перед очередным «муравьем» быстрее, чем глаза «муравья» воспринимали видимое. Четкий экономный удар, а чаще даже не удар, а толчок – и «муравей» исчезал из поля зрения, сменялся следующим. Андрей сам не заметил, как оказался у ступеней лестницы. Он запрокинул голову и увидел наверху того, кого жаждал увидеть мертвым.
Лешинов стоял с поднятыми, вытянутыми вперед руками, он хотел остановить его, Андрея… и не успевал!
Невидимые крылья плеснули за спиной. Ласковин легко взбежал наверх. Но враг уже успел исчезнуть. Перед Андреем был уходящий наверх проем. Черный провал в красной стене.
Перед тем как войти в темноту, Ласковин оглянулся.
«Муравьи» рассыпались по залу. Их было чертовски много. Но по крайней мере треть можно было смело вычеркнуть из игры. Старая гвардия, бойцы-индивидуалы (каждый – сам за себя и за друга, если потребуется), оказались покруче. Андрей увидел, как под самой лестницей Шиляй вертушкой впилился в группку из полдюжины лешиновских и буквально за две секунды положил всех.
Ласковин засмеялся и, повернувшись, прыгнул в темноту.
И как отрезало. Словно кто-то перекрыл бьющую изнутри энергию. Андрей сжал зубы: опять чертово колдовство? Вокруг было темно, как в нефтяной цистерне. Вдобавок ход, через который Ласковин попал сюда, закрылся. Называется, попал. Ни ноктовизора, ни хотя бы фонарика-карандаша за три штуки.
Серая муть, впихиваемая в башку, притупляла действующие органы чувств. Принимать бой на таких условиях – полный идиотизм. Удивительно, что «протоиерей» еще не треснул его чем-нибудь тяжелым.
Андрей отступил назад. Он помнил, где находится выход. Два шага вправо, здесь должна быть стена. И есть. Ласковин пошарил рукой и наткнулся на коробку с переключателем. Может, он убирает дверь?
В любом случае терять Ласковину было нечего.
Дверь не открылась.
Вспыхнул свет.
Яркий электрический свет залил просторный холл с напольными вазами, с картинами на стенах, с расходящимися коридорами…
У Андрея не было времени разглядывать интерьер. В пяти шагах от него в привычном уже Ласковину длинном черном одеянии, с диковинной звездой и черным крестом на груди стоял «святой отец» Константин.
Андрей рефлекторно отпрыгнул назад, лишь потом сообразив, что Лешинов уже давно находится рядом и, скорее всего, все это время наблюдал за ним с помощью своих экстрасенсорных наворочек.
– Давай поговорим,– спокойно, словно они никогда не схватывались, произнес Лешинов.
– Мне нужен мой парень! – резко бросил Андрей.
– Юра? Он не твой,– спокойно, без всякого вызова возразил «святой отец».– Он, скорее, мой. Но еще скорее – свой собственный.
– Отпусти его – тогда поговорим.
– Его здесь нет.
Ласковин, пожалуй, придержал бы свою агрессию, если бы не постоянное давление на его психику.
– А где он?
– Я думаю, дома.
Голос Лешинова звучал абсолютно искренне.
– Я тебе не враг,– продолжал он, пока Андрей осмысливал информацию.– Ты очень сильный человек, Андрей. Очень чистый и светлый. Я восхищаюсь тобой!
«Если он не соврал, если действительно отпустил мальчика, то вполне мог его закодировать или загипнотизировать или еще хрен знает что,– лихорадочно соображал Ласковин.– Но если я ему нужен, а похоже, это именно так, можно сделать вид, что я клюнул на эти фуфляные комплименты. Выждать – и ударить, внезапно!»
– Перестань меня давить,– сказал он.– И мы поговорим.
– Хорошо,– с легкостью согласился Лешинов. И перестал.
– Если ты не против,– сказал Андрей, слегка расслабившись,– мы прекратим избиение младенцев. Покажи, как открыть эту дверь.
Ласковин, впрочем, преследовал свою собственную цель. Он помнил, какую мощь испытал, когда «старая гвардия» пришла ему на помощь. Очень возможно, что, когда дверь откроется, сила снова придет. И тогда он заговорит иначе!
– Конечно, прекратим,– кивнул Лешинов.– Вон там сенсорная пластинка, приложи палец.
Ласковин уже предвкушал приход силы. Он уже чувствовал, как сминает «протоиерея», словно ком пластилина.
«Посмотрим,– злорадно подумал он,– насколько черен пояс, которым ты хвастался!»
Какой это кайф – превратить в отбивную эту аскетичную рожу!
– Где сенсор? – спросил он, думая о своем.
– Рядом с выключателем.
Ласковин, не думая, прижал палец к металлическому серому квадратику…
И попался!
Мощный электрический разряд пронзил его до костей и отшвырнул на пол. Ласковина-бойца больше не было. У ног Лешинова скорчилась вздрагивающая, беспомощная кукла.
Наташа лежала на ковре в луже холодной воды.
– Еще разок,– сказал женский голос.
– Хорош,– возразил мужской.– Уже прочухалась. Поднять ее?
– Нет, пускай пока полежит. – Сознание и чувства возвращались к Наташе медленно. По частям. Сначала – боль. Потом – холод. Потом – слух. Чужие голоса звучали то громче, то тише. Как будто какой-то сумасшедший двигал вверх-вниз регулятор громкости. Холод и боль странным образом уравновешивали друг друга.
Издалека донесся бой напольных часов. «Я – дома,– подумала Наташа.– Что произошло?» Глаза открывать не хотелось. Не хотелось двигаться. Пусть эти люди, которые пришли к ней домой, позаботятся о ней. Или уйдут.
Наташа обнаружила, что не может пошевелить руками. Куда делись ее руки? Она их даже не чувствовала.
Наташа испугалась. И открыла глаза. Женское лицо нависало над ней. Неприятное лицо. И знакомое.
– Точно,– сказала Лариса.– Очухалась, сучка. Жорик, посади ее на стул. Что, мне так и стоять раком?
– Ну, я бы лучше эту куколку раком поставил,– отозвался Жорик.– Такая попочка!
– Успеешь. Мало она тебе по яйцам врезала?
– Ничего. Мои яйца – крепкие!
Мужчина с маленькими светлыми усиками подхватил Наташу под мышки и без особого труда усадил на стул лицом к темному окну.
В нем, как в зеркале, Наташа увидела себя. И свои руки. Они были связаны за головой, локоть к локтю.
